Елка для привидения и другие мелкие радости

В доме пахнет имбирем, кардамоном и мандаринами, готовимся к Новому Году.
Начала я робко: вечером склеила простенькую бонбоньерку на елку из очаровавшего меня рисунка на коробке бельгийских конфет, которые мы благополучно доели ( да что там растягивать было, всего 18 штучек...) Потом завелась с пряниками, труд до сей поры не завершен - так как отведенный на украшение елки еще не украшены глазурью, собираюсь сегодня заняться. Мне усердно помогал сын - правда помогал просеивал муку, месил тесто ну и, разумеется, вырезал тесто формочками - это его святое право и удовольствие.
А потом разошлись. Мы сделали сыну бумажную елку на стол - вышла она страшненькой, хотя по концепту красивая), но деть еще не очень аккуратный, сделали открыток на подарки, потом 3 мелкоелки из гофробумамги, булавки и кусочка пробки на куклополки и мобиль с балеринами, который подвесила себе на люстру в спальню.



Пушистая крестообразная фиговинка - собственно основа мобиля, на нем балеринки крутятся веселее, чем если бы я их просто к люстре привесила, из бамбуковых палочек и сверкающей серебром декоративной пряжи
Мастеркласс по балеринкам - тут:
stranamasterov.ru/node/280412

Еще 4 фото

Мелкоелка:


А это для Спектры:


Кстати заодно покажу ее квартирку, недавно оборудовала ей свой уголок. Мебель красила сама, шкаф ручной работы из фанеры купила в Одессе и отдекупажила в стиле ретро - в смысле с нарочитой ободранностью.

@темы: "кукольная жизнь", 100 дней позитива, Monster High, "рукоделия", куклы, Спектра, " фото", Новогоднее

---

Трумен Капоте. Воспоминания об одном рождестве

Это печальный рассказ и все же насквозь рождественский.


Перевод С. Митиной

Представьте себе раннее утро в конце ноября. По-зимнему холодное утро двадцать с лишним лет тому назад. А теперь вообразите себе кухню в одном из больших старых домов захолустного городка. Самое главное в кухне - черная плита внушительных размеров, но есть здесь еще и большой круглый стол, и камин, и кресла-качалки перед ним. Как раз сегодня камин впервые загудел снова.
У окна кухни стоит женщина с коротко остриженными седыми волосами. На ней теннисные туфли и вытянувшийся серый свитер поверх летнего ситцевого платья. Она маленькая и быстрая, словно бентамская курочка, но после долгой болезни, перенесенной еще в молодости, плечи ее жалостно сгорблены. Лицо у нее приметное. Она смахивает на Линкольна - те же резкие черты, обветренная и
загорелая кожа; но вместе с тем есть у нее в лице что-то хрупкое, и овал его куда тоньше, а глаза боязливые, светло-карие.
- Ух ты! - восклицает она, и от дыхания ее затуманивается стекло. - Погода - в самый раз для рождественских пирогов!
Это она обращается ко мне. Мне семь лет, а ей самой уже за шестьдесят. Мы с нею в родстве, но очень дальнем, и живем вместе давным-давно - с тех пор, как я себя помню. В доме живут и другие люди, тоже наши родственники, и хотя они распоряжаются нами и частенько заставляют нас плакать, мы, в общем, не очень-то их замечаем. А с нею мы - задушевные друзья. Она зовет меня Дружок, в память другого мальчика, который когда-то был ее задушевным другом. Тот, первый Дружок, умер еще в восьмидесятых годах, когда она была совсем ребенком. Да она и сейчас ребенок.
- Я это еще в постели почуяла, - говорит она, отворачиваясь от окна, и глаза ее решительно поблескивают. - Бой часов на башне суда был такой чистый, холодный. И птиц совсем не слышно: улетели в теплые края. Ну да, ясное дело. Дружок, будет тебе уплетать лепешки. Тащи-ка сюда коляску. Да помоги мне шляпу найти. Ведь нам надо испечь целых тридцать пирогов.
Вот так всегда: в конце ноября в одно прекрасное утро подружка моя словно бы официально провозглашает начало рождественских праздников.
И вот воображение ее заработало, горящее в ее сердце пламя вспыхивает еще ярче:
- Погода - в самый раз для рождественских пирогов! Тащи-ка сюда коляску. Да помоги мне шляпу найти.
Наконец шляпа найдена - соломенная, величиной с колесо, с поблекшими от дождя и солнца бархатными розами; когда-то она принадлежала более франтоватой родственнице. Вдвоем мы вывозим коляску в сад и толкаем ее к пекановой рощице. Это моя детская коляска, ее купили, когда я родился. Она плетеная, но прутья расплетаются, а колеса вихляют, как ноги пьяницы. И все-таки она служит нам верой и правдой: весной мы берем ее в лес и доверху заваливаем цветами, целебными травками и папоротником - потом мы высаживаем все это в горшки на задней веранде; летом, погрузив в нее снедь для пикника и бамбуковые удочки, спускаемся к лесному ручью; да и зимой она не стоит без дела - мы перетаскиваем на ней поленья с заднего двора в кухню, она служит теплой постелью для нашего Королька, выносливого бело-рыжего терьера, перенесшего чумку и два укуса гремучей змеи. Сейчас Королек рысцой бежит за нами.
Три часа спустя мы снова в кухне - чистим пекановые орехи. Мы набрали их полную коляску. У нас спины ломит, так прилежно мы их собирали. Владельцы сада (а это, конечно, не мы) отрясли орехи и продали урожай, и нам так трудно было искать последки, укрывшиеся среди листвы или в заиндевелой, местами обманчиво темной траве... Крак! Скорлупа лопается с веселым треском, и в матовой стеклянной посудине растет золотая горка сладких жирных ядрышек. Королек встает на задние лапы - ему захотелось полакомиться, и подружка моя то и дело украдкой подбрасывает ему орехи. Но при этом она твердит, что мы сами их есть не должны:
- Нельзя, Дружок. Как начнешь есть, не оторвешься. А орехов и так еле-еле хватит. Ведь нам их нужно на целых тридцать пирогов!
В кухне темнеет. Сумрак превращает окошко в зеркало, и сквозь наши отражения уже виднеется восходящая луна. А мы все сидим у камина, освещенные его пламенем, и трудимся. Наконец, когда луна уже совсем высоко, в огонь летит последняя скорлупка; мы дружно и облегченно вздыхаем, глядя, как она загорается. Коляска пуста, посудина наша полна до краев. Мы ужинаем холодными лепешками, свининой, ежевичным вареньем и обсуждаем планы на завтра. Завтра начнется самое для меня интересное - покупки. Мы накупим вишни и лимонов, имбиря и ванили, гавайских ананасов в банках, изюма и цукатов, грецких орехов и виски. Да еще сколько муки, масла, пряностей, сколько яиц! Ей-богу, чтоб дотащить коляску домой, потребуется пони!
Но прежде чем приступить к покупкам, надо выяснить, как у нас с деньгами. Вообще-то у нас их нет. Только если перепадет мелочишка от кого-нибудь в доме (десять центов, по местным понятиям, - очень большая сумма) или мы сами чем-нибудь подработаем: мы сбываем всякую ветошь, продаем ведерками ежевику, варим на продажу джем, яблочный мармелад, персиковое варенье. А однажды мы
получили семьдесят девятый приз на общеамериканском конкурсе знатоков футбола - пять долларов. По правде сказать, в футболе мы не смыслим ровнехонько ничего. Просто участвуем в каждом конкурсе, о котором нам доведется узнать. Сейчас главная наша надежда - Большой приз в пятьдесят тысяч долларов, обещанный победителю конкурса на лучшее название для новой марки кофе. (Мы предложили назвать ее "Нектар" и даже придумали текст для рекламы: "Нектар - господний дар", - правда, были у нас колебания: подружка моя опасалась, нет ли тут кощунства.) Но, честно говоря, единственным нашим выгодным предприятием оказался Музей забав и уродств, который мы два года назад устроили в сарае на заднем дворе. Забавой служил стереоптикон для показа видов Нью-Йорка и Вашингтона - мы одолжили его у одной родственницы, побывавшей в этих местах (узнав, для чего мы его брали, она рассвирепела), а образчиком уродства - цыпленок о трех ногах, отпрыск одной из наших куриц.
Взглянуть на цыпленка пожелали все соседи. Входная плата была: для взрослых пять центов, для детей - два. Мы собрали, ни много ни мало, двадцать долларов, но потом музей пришлось срочно закрыть - издох главный наш экспонат.
И все же - так или этак - мы умудряемся накопить к рождеству деньги на пироги. Деньги эти хранятся в ветхом бисерном кошельке под полом, под отстающей доской, под тем самым местом под кроватью моей подружки, куда она ставит ночной горшок. Из этого надежного укрытия кошелек извлекается редко;
лишь для очередного вклада, да еще по субботам - каждую субботу мне выдается десять центов на кино. Подружка моя никогда в кино не была, и ее туда вовсе не тянет.
- Лучше ты мне потом расскажешь, про что картина, Дружок. Тогда я полней все себе представлю. Да и, знаешь ли, в моем возрасте надо беречь глаза. Когда мне явится Господь, я хочу его видеть ясно.
Она не только ни разу не ходила в кино, она никогда не была в ресторане, не отдалялась от дома больше чем на пять миль, не получала и не отправляла телеграмм; никогда не читала ничего, кроме комиксов и Библии, не употребляла косметики, не ругалась, не желала никому зла, не лгала с умыслом, не пропускала голодной собаки, чтобы ее не накормить. А вот кое-какие ее дела: она убила мотыгой самую большую гремучую змею, какую когда-либо видели в нашем округе (шестнадцать колец на хвосте); она нюхает табак (тайком от домашних); приручает колибри (попробуйте-ка вы! а у нее они качаются на пальце); рассказывает истории о привидениях (оба мы верим в привидения), до того страшные, что от них даже в июле мороз подирает по коже; разговаривает сама с собой; совершает прогулки под дождем; выращивает самую красивую в городе японскую айву; знает рецепты всех древних индейских зелий, в том числе и магического снадобья от бородавок...
После ужина мы уходим в комнатку моей подружки, расположенную в глубине дома. Она спит там под лоскутным одеялом на железной кровати, выкрашенной розовой масляной краской. Розовый цвет - ее любимый. В полном молчании, наслаждаясь своей ролью заговорщиков, мы извлекаем наш кошелек из укрытия и высыпаем его содержимое на одеяло. Вот долларовые бумажки, плотно свернутые и зеленые, словно бутоны в мае. Унылые монеты по полдоллара, такие тяжелые, что ими можно прикрыть глаза мертвеца. Хорошенькие десятицентовые монетки, самые живые из всех - только они одни так задорно звенят. Пятачки и четвертаки, обтершиеся, как голыши в ручье. Но больше всего отвратительных, горько пахнущих медных центов - их целая куча. Прошлым летом мы подрядились
убивать мух - другие обитатели дома платили нам по центу за двадцать пять штук. Ну и бойню мы устроили в августе! Мухи возносились прямо на небеса. Но этой работой мы не очень гордились. И сейчас, когда мы пересчитываем грязные центы, нам все кажется, что это дохлые мухи. В счете мы оба слабоваты, дело движется туго, мы сбиваемся, начинаем все снова. По подсчетам моей подружки
у нас двенадцать долларов семьдесят три цента, по моим - ровно тринадцать
долларов.
- Хорошо бы ты ошибся, Дружок. Это надо ж - тринадцать! Жди беды: либо тесто сядет, либо кто-нибудь из-за нашего пирога угодит на кладбище. Что до меня, так я ни за что на свете тринадцатого с постели не подымусь!
И правда: тринадцатого она всегда целый день проводит в постели. Чтоб уж наверняка избежать опасности, мы берем один цент и швыряем его за окошко.
Из всего, что нам требуется для пирогов, виски - самое .дорогое, и его труднее всего раздобыть: в нашем штате - сухой закон. Впрочем, всем известно, что бутылку виски можно купить у мистера Джонса по прозвищу "Ха-ха". И назавтра, покончив с другими, более обыденными покупками, мы отправляемся в заведение мистера Ха-ха ("вертеп", говорят о нем все) - бревенчатую харчевню у реки, где танцуют и угощаются жареной рыбой. Мы здесь бывали и раньше - по тому же самому поводу; но в предыдущие годы переговоры с нами вела жена Ха-ха, коричневая, как йод, индианка с вытравленными перекисью волосами и смертельно усталым лицом. Мужа ее мы никогда в глаза не видели. Только слышали, что он тоже индеец. Огромный такой, и через все лицо - шрамы от бритвы Его прозвали "Ха-ха", потому что он такой мрачный - человек, который никогда не смеется. Харчевня его - большой балаган, увешанный внутри и снаружи гирляндами разноцветных ослепительно-ярких
лампочек, - стоит на топком берегу в тени деревьев, по ветвям которых, словно туман, расползается серый мох. Чем ближе мы подходим к харчевне, тем медленнее идем. Даже Королек перестает резвиться и жмется к нашим ногам. Ведь тут, случалось, убивали. Резали на куски. Проламывали черепа. В следующем месяце в суде будет разбираться одно такое дело... Конечно, все это происходит ночью, когда разноцветные лампочки отбрасывают нелепые тени и завывает виктрола. А днем у харчевни обшарпанный и заброшенный вид. Я стучу в дверь, Королек лает, моя подружка кричит:
- Миссис Ха-ха! Мэм! Есть тут кто-нибудь?
Шаги. Дверь распахивается. Сердца наши проваливаются куда-то: да это же мистер Ха-ха Джонс собственной персоной! Он и вправду огромный, на лице у него и вправду шрамы, он и вправду не улыбается. Нет, он посверкивает на нас из-под приспущенных век сатанинскими глазами и грозно спрашивает:
- На что вам Ха-ха?
Мгновение мы стоим молча, парализованные страхом. Потом к подружке моей возвращается голос, и она еле внятно говорит, вернее шепчет:
- С вашего позволения, мистер Ха-ха... Нам нужно кварту вашего лучшего
виски.
Глаза его превращаются в щелочки. Поверите ли? Ха-ха улыбается. Даже
смеется.
- Кто же из вас двоих пьяница?
- Нам в пироги нужно, мистер Ха-ха. В тесто.
Это словно бы отрезвляет его. Он хмурит брови:
- Не дело это, попусту переводить хороший виски.
Но все-таки он исчезает в темной глубине дома и возвращается вскоре с бутылкой без наклейки, в которой плещется желтая, словно лютики, жидкость.
Показав нам, как жидкость искрится на свету, он говорит:
- Два доллара.
Мы расплачиваемся с ним мелочью. Он подбрасывает монетки на ладони, словно игральные кости, и лицо его вдруг смягчается.
- Ну вот что, - объявляет он, ссыпав мелочь обратно в наш бисерный кошелек. - Пришлете мне один из этих ваших пирогов, и все.
- Смотри-ка, - замечает на обратном пути моя подружка. - До чего славный человек. Надо будет всыпать в его пирог лишнюю чашку изюма.
Плита, набитая углем и поленьями, светится, словно фонарь из выдолбленной тыквы. Прыгают венички, сбивая яйца, крутятся в мисках ложки, перемешивая масло с сахарным песком, воздух пропитан сладким духом ванили и пряным духом имбиря; этими тающими, щекочущими нос запахами насыщена кухня, они переполняют весь дом и с клубами дыма уносятся через трубу в широкий мир.
Проходят четыре дня, и наши труды закончены: полки и подоконник заставлены пирогами, пропитанными виски, - всего у нас тридцать один пирог.
Для кого же?
Для друзей. И не только для тех, что живут по соседству. Напротив, по большей части пироги наши предназначены людям, которых мы видели раз в жизни, а то и совсем не видели. Людям, чем-нибудь поразившим наше воображение. Как, например, президент Рузвельт. Или баптистские миссионеры с Борнео - его преподобие Дж. К. Луси с женой, которые прошлой зимой читали здесь лекции. Или низенький точильщик, два раза в год проезжающий через наш городок. Или Эбнер Пэкер, водитель шестичасового автобуса из Мобила, - каждый день, когда он в облаке пыли проносится мимо, мы машем ему рукой, и он машет нам в ответ. Или Уистоны, молодая чета из Калифорнии, - однажды их
машина сломалась у нашего дома и они провели приятный часок, болтая с нами на веранде. (Мистер Уистон нас тогда щелкнул своим аппаратом - мы ведь ни разу в жизни не снимались.)
Может быть, совсем чужие или малознакомые люди кажутся нам самыми верными друзьями лишь потому, что подружка моя стесняется всех и не робеет только перед чужими? Думаю, так оно и есть. А кроме того, у нас такое чувство, что хранимые нами в альбоме благодарственные записки на бланках Белого дома, редкие вести из Калифорнии и с Борнео, дешевые поздравительные открытки низенького точильщика приобщают пас к миру, полному важных событий и далекому от нашей кухни, за окном которой стеною стоит небо.

...А сейчас в окошко скребется по-декабрьски голая ветка смоковницы. Кухня уже опустела, все пироги разосланы; вчера мы свезли на почту последние несколько штук. Чтобы купить марок, нам пришлось вывернуть кошелек наизнанку, и теперь у нас ни гроша за душой. Я очень этим подавлен, но подружка моя утверждает, что завершение нашей работы надо отпраздновать, - в
бутылке, которую дал нам Ха-ха, осталось еще пальца на два виски. Одну ложку вливаем Корольку в мисочку с кофе - он любит, чтобы кофе был крепкий, с цикорием, - остальное делим между собой. Мы оба ужасно боимся пить неразбавленный виски. После первых глотков мы морщимся, передергиваем плечами - брр! А потом начинаем петь, каждый свое. Из своей песни я знаю всего несколько слов: "Приходи, приходи в негритянский поселок, собрались все франтихи и франты на бал". Но зато я умею танцевать. Вот кем я буду - чечеточником, стану плясать чечетку в кино. Я отплясываю, тень моя мечется по стенам. От нашего пения трясется посуда на полках. Мы хихикаем, будто нас кто-то щекочет. Королек перекатывается на спину, дрыгает лапами, что-то вроде улыбки растягивает его черную пасть. Во мне все горит и искрится, как трещащие в печке поленья, я беззаботен, словно ветер в трубе. Подружка моя кружится в вальсе вокруг плиты, приподняв подол бедной ситцевой юбки, словно
это вечернее платье. "Покажи мне дорогу к дому..." - напевает она, и ее теннисные туфли поскрипывают в такт. "Покажи мне дорогу к дому..."
Кто-то входит. Две родственницы. Обе взбешены. Они буравят нас глазами, дырявят языком. Они взвинчивают себя, слова их сливаются в сплошную мелодию гнева:
- Семилетний ребенок! И от него разит виски! Ты спятила, что ли? Напоить семилетнего ребенка! Какая-то полоумная! Верный путь к гибели! Вспомни-ка двоюродную сестру Кэйт! Дядюшку Чарли! Свояка дядюшки Чарли! Позор! Стыд какой! Срам! На колени! Моли Господа о прощении!
Королек забивается под плиту. Подружка моя разглядывает свои туфли, подбородок ее дрожит. Потом она поднимает подол юбки, сморкается в него и убегает в свою комнату... Весь город давно заснул, в доме все стихло, слышится только бой часов да потрескивание догорающих угольков в печах, а она все плачет в подушку, мокрую, как носовой платок вдовы.
- Не плачь, - говорю я ей. Я сижу у нее в ногах на постели и дрожу от холода, хотя на мне фланелевая ночная рубашка, пропахшая сиропом от кашля,
который мне давали прошлой зимой. - Ну не надо, - я уговариваю ее, щекочу ей пятки, дергаю за пальцы. - Такая старая, и вдруг плачет.
- А все потому... - отвечает она, икая, - ...потому, что я правда совсем старая стала. Старая и смешная.
- Вовсе ты не смешная. Ты веселая. Веселей всех. Послушай, перестань плакать, а то завтра будешь усталая и мы не сможем пойти за елкой.
Она сразу садится. Королек вспрыгивает на кровать, хотя это ему не разрешается, и лижет ей щеки.
- Я знаю. Дружок, где найти красивую елку. И остролист. Ягоды у него огромные, как твои глазищи. Но надо зайти далеко в лес, так далеко мы еще не ходили. Оттуда нам всегда приносил елку папа, он тащил ее на плечах. Пятьдесят лет с тех пор миновало. Ох, я уже не могу дождаться, поскорее бы
утро!

Утро. Трава поблескивает от инея. Солнце, круглое, как апельсин, и оранжевое, как луна в душную летнюю ночь, покачивается на горизонте, заливая блеском посеребренные морозом деревья. Где-то вскрикивает цесарка. Из подлеска доносится хрюканье одичавшего борова. Мы оставляем коляску у быстрого и мелкого, по колено, ручья. Королек переправляется первый, он скулит, шлепая лапами по воде - жалуется на быстрое течение, на ледяную воду, от которой можно схватить воспаление легких. Мы бредем за ним следом, каждый держит над головой свою обувь и снаряжение - топорик и холщовый мешок. Еще с милю - сквозь колючки шиповника, вцепляющиеся в нашу одежду, по ржавчине опавшей хвои, расцвеченной кое-где яркими поганками и птичьими перьями. То тут, то там зашуршит или молнией мелькнет с пронзительно-радостным криком пичужка, напоминая нам, что не все птицы улетели в теплые края.
Тропинка вьется сквозь залитые лимонным солнцем прогалины, сквозь темные туннели в зарослях дикого винограда. Еще ручей: вокруг нас вспенивает воду армада потревоженных пестрых форелей, упражняются в прыжках толстые, величиною с тарелку, лягушки, прилежно трудятся бобры; строя плотину. На том берегу уже отряхивается Королек, он весь дрожит. Подружка моя тоже дрожит, но не от холода, а от азарта. Она закидывает голову, чтобы поглубже вдохнуть густой запах хвои, и с одной из облезлых бархатных роз, украшающих ее шляпу, слетает лепесток
- Мы почти что у цели. Чувствуешь запах, Дружок? - спрашивает она, словно мы приближаемся к океану.
А это и вправду своего рода океан. Целые акры пахучих елей и остролиста - его ягоды рдеют, словно китайские фонарики; на них с карканьем устремляются чернью вороны. Набив мешки зелеными с алым ветками остролиста - их хватит для гирлянд на десяток окон, - мы приступаем к выбору елки.
- Она должна быть в два раза выше ребенка, - рассуждает моя подружка. - Чтобы он не мог стащить с верхушки звезду.
Елка, которая нам приглянулась, как раз вдвое выше меня. Стройная, пригожая, а уж здорова! Лишь на тридцатом ударе наших топориков она валится с надрывающим сердце скрипучим криком. Ухватив ее, словно добычу, мы пускаемся в долгий обратный путь. Через каждые несколько шагов мы вынуждены отдыхать - садимся и тяжело дышим.
Но радость удачливых охотников придает нам силы. И еще нас подхлестывает бодрящий, льдистый аромат хвои.
На закате мы добираемся по красному глинистому проселку до города.
Сокровище наше укреплено на коляске, и многие из встречных хвалят его: до чего славное деревце, говорят они, где вы его раздобыли? Но подружка моя отвечает уклончиво.
- Да так, в одном месте, - еле слышно бормочет она.
Рядом с нами останавливается машина, из окна высовывается ленивая жена богача-мукомола:
- Даю тебе четвертак за эту метлу, - говорит она ноющим тоном.
Обычно подружка моя не любит отказывать, но тут она резко мотает головой:
- Нет, мы ее и за доллар не отдадим.
Жена мукомола не унимается:
- Скажешь тоже, за доллар! Пятьдесят центов, вот моя крайняя цена. Слушай, тетка, ты же можешь себе раздобыть еще одну, совершенно такую же.
- Навряд ли, - мягко и задумчиво произносит моя подружка. - Все на свете
неповторимо.
Дома. Королек шлепается у горящего камина и засыпает до утра. Он храпит
громко, как человек.

На чердаке в одном из сундуков хранятся: коробка из-под обуви с горностаевыми хвостиками (они срезаны с меховой накидки одной весьма странной дамы, снимавшей когда-то комнату у нас в доме), растрепанные мотки порыжевшей от времени канители, серебряная звезда, коротенькая гирлянда допотопных, явно небезопасных в пожарном отношении лампочек, смахивающих на разноцветные леденцы. Украшения расчудесные, но их маловато. Подружке моей хочется, чтобы елка наша сияла, словно окно из цветных стекол в баптистской церкви, чтобы ветви ее клонились под тяжестью украшений, как от толстого слоя снега. Но роскошные японские игрушки, которые продаются у Вулворта, нам не по карману. Поэтому мы, как обычно под рождество, целыми днями сидим за
кухонным столом и мастерим украшения сами с помощью ножниц, цветных карандашей и кипы цветной бумаги. Я рисую, подружка моя вырезает. Больше всего у нас кошек и рыбок (их проще всего рисовать), потом яблоки, арбузы, есть и несколько ангелов с крыльями - мы делаем их из серебряной обертки от шоколадок. С помощью английских булавок мы прикрепляем свои изделия к елке и в довершение всего усыпаем ветки комочками хлопка, собранного для этой цели еще в конце лета. Оглядев елку, подружка моя радостно всплескивает руками:
- Нет, честно, Дружок. Ведь ее так и хочется съесть, верно?
Королек и вправду пытается съесть ангела.
Потом мы плетем из остролиста гирлянды для окон, обвязываем зелень лентами. Когда с этим покончено, начинаем готовить подарки для всех наших родственников. Дамам - самодельные шарфики, мужчинам - собственного приготовления снадобье из лимонного сока, лакрицы и аспирина ("Принимать при первых симптомах простуды и после охоты"). Но пора мастерить подарки друг
для друга. Тут мы начинаем работать порознь, втихомолку. Мне бы хотелось купить в подарок моей подружке перламутровый перочинный нож, приемник и целый фунт вишни в шоколаде (мы один раз попробовали эти конфеты, и с тех пор она постоянно твердит: "Знаешь, Дружок, я могла бы ими одними питаться всю жизнь; вот как Бог свят, могла бы, а ведь я никогда не поминаю его имени
всуе"). Вместо этого я мастерю ей бумажного змея. А ей хотелось бы подарить мне велосипед. (Она мне миллион раз говорила: "Если б я только могла, Дружок... Достаточно скверно, что сама не имеешь того, чего хочешь, но когда и другим не можешь подарить то, что им хочется, от этого уже совсем тошно. И все-таки я как-нибудь изловчусь, раздобуду тебе велосипед. Только не спрашивай как. Может быть, украду".) Но я совершенно уверен, что она мастерит мне змея - так же, как в прошлом году и в позапрошлом; а в позапозапрошлом мы подарили друг другу рогатки. По мне, и то и другое неплохо. Мы с ней чемпионы по запуску змея и разбираемся в ветрах, как заправские моряки. Моя подружка ловчее меня, - она умудряется запускать змея даже в затишье, когда облака стоят неподвижно.
В сочельник нам кое-как удается наскрести пятачок, и мы отправляемся к мяснику за обычным подарком для Королька. Покупаем ему хорошую мозговую кость, заворачиваем ее в комикс и подвешиваем на верхушке елки, рядом с серебряной звездой. Королек знает, что она там. Он усаживается под елкой и, словно завороженный, не отрываясь, жадно смотрит вверх. Уже пора спать, а
его никакими силами не оттащишь от елки. Я взбудоражен не меньше его. Сбрасываю с себя одеяло, переворачиваю подушку, как в жаркую летнюю ночь.
Где-то кричит петух, но это он прежде времени - солнце еще над другой стороной земли.
- Дружок, ты не спишь? - окликает меня из своей комнаты моя подружка. Комнаты наши рядом, и мгновенье спустя она уже сидит со свечкой в руке у меня на кровати.
- Знаешь, у меня сна - ни в одном глазу, - говорит она. - Мысли скачут, как зайцы. Ты как думаешь, Дружок, миссис Рузвельт подаст наш пирог к обеду?
Оба мы беспокойно вертимся, она стискивает мне руку, выражая этим свою любовь.
- А ведь раньше рука у тебя была куда меньше. До чего же мне тяжко видеть, как ты растешь. А когда ты совсем вырастешь, мы все равно будем друзьями?
Я отвечаю, что будем всегда.
- Я так расстроена, Дружок! Мне очень хотелось подарить тебе велосипед Я пробовала продать камею - папин подарок. Дружок... - Она смущенно останавливается. - ...Я опять смастерила тебе змея.
Тут я признаюсь, что тоже смастерил ей в подарок змея, и мы начинаем хохотать. Свеча догорает, ее уже не удержать в руке. Вдруг она гаснет, и в комнату проникает звездный свет. Звезды размеренно кружатся в окошке, они словно видимые глазу рождественские псалмы, медленно-медленно умолкающие с зарей... Наверное, мы задремали, но первый утренний свет будто обрызгивает нас холодной водой; мы вскакиваем и, тараща глаза от волнения, слоняемся по дому - ждем, когда же проснутся остальные. Моя подружка нарочно роняет на кухне чайник. Я отплясываю чечетку перед закрытыми дверями. Постепенно все обитатели дома, один за другим, вылезают из своих спален, и по виду их ясно, что они готовы убить нас обоих. Но нельзя - рождество! Для начала -
обильнейший завтрак. Чего тут только нет - и оладьи, и жаркое из белки, и маисовая каша, и сотовый мед. У всех повышается настроение, но только не у меня и не у моей подружки. По правде сказать, мы ждем не дождемся рождественских подарков, от нетерпения нам кусок не лезет в горло.
Ну так вот, я очень разочарован. Да тут кто угодно разочаруется: мне преподносят носки, рубашку для воскресной школы, несколько носовых платков, поношенный свитер и годовую подписку на детский религиозный журнал "Юный пастырь". Во мне все кипит, ей-богу!
У подружки моей урожай богаче. Самый приятный из полученных ею подарков - кулек с мандаринами. Но главный предмет ее гордости - шаль из белой шерсти, связанная замужней сестрой. Впрочем, она уверяет, что больше всего обрадовалась моему змею. Он и вправду очень красивый, хотя и не так хорош, как тот, который мне дарит она. Тот змей голубой, он усыпан зелеными и золотыми звездочками, полученными за примерное поведение, и ко всему на нем краской выведено - ДРУЖОК
- Дружок, поднимается ветер!
Ветер и впрямь поднялся. Позабыв обо всем, мы бросаемся на лужайку за домом, где Королек зарывает обглоданную кость (и где следующей зимой зароют его самого). Там, продираясь сквозь густую, высокую, по пояс, траву, мы запускаем наших змеев и чувствуем, как они рвутся с бечевок - словно небесные рыбы плывут по ветру и дергают удочки. Согревшись на солнце, мы, довольные, растягиваемся на траве, чистим мандаринки и смотрим, как мечутся в поднебесье наши змеи. Вскоре я забываю и про носки, и про поношенный свитер. Я так счастлив, будто мы получили тот самый приз в пятьдесят тысяч долларов, который обещан за лучшее название для новой марки кофе.
- Ой, ну и дура же я! - восклицает моя подружка, вдруг встрепенувшись, словно она забыла вынуть лепешки из духовки. - Знаешь, о чем я все думаю? - говорит она таким тоном, будто только что сделала важное открытие, и улыбается, глядя куда-то мимо меня. - Я раньше думала: человек может увидеть Господа, только если он болен или же умирает. И я представляла себе: Господь является в сиянии, прекрасном, как цветное окошко в баптистской церкви, когда в него светит солнце, и таком ярком, что не заметишь даже, как наступит тьма. Большое было утешение думать, что от этого света все страхи исчезнут. А теперь могу об заклад побиться, что так не бывает. Ручаюсь - когда человек умирает, ему становится ясно, что Господь уже являлся ему. Что все вот это... - и она делает широкий жест рукой, показывая на облака, и на наших змеев, и на траву, и на Королька, зарывающего кость, - все, что люди видят вокруг, это и есть Бог. Что до меня, я могла бы покинуть мир, имея
перед глазами хотя бы нынешний день.

Это последнее рождество, которое мы проводим вместе. Жизнь разлучает нас. Те, кто уверен, что им надлежит вершить мою судьбу, решают, что меня надо отдать в военную школу. И начинается унылое чередование тюрем, где жизнь подчинена сигналам горна, и мрачных летних лагерей с их опостылевшей побудкой. Теперь у меня другой дом, однако он не в счет. Мой дом там, где живет моя подружка, но больше мне в нем не пришлось побывать.
А она остается там и, как прежде, возится в кухне. Сперва вдвоем с Корольком. Потом совсем одна. ("Дружок, хороший мой, - с трудом разбираю я ее каракули, - вчера лошадь Джима Мейси убила копытом Королька. Хорошо еще, что песик не очень мучился. Я его завернула в простыню из тонкого полотна и свезла в коляске на Симпсонов луг - пусть лежит вместе со всеми косточками, которые там зарывал...")
Еще несколько раз она печет к рождеству пироги, теперь уже без меня. Печет не так много, как прежде, но печет и, разумеется, всегда присылает мне "самый удачный из всех".
В каждом письме я нахожу монетку в десять центов, обернутую в туалетную бумагу: "Сходи в кино и напиши мне, про что картина". Но мало-помалу она начинает путать меня в своих письмах с другим своим приятелем - тем Дружком, который умер еще в восьмидесятых годах; все чаще и чаще она остается в постели не только тринадцатого числа, но и в другие дни. И наконец наступает по-зимнему холодное ноябрьское утро, когда деревья совсем обнажились и больше не слышно птиц, а подружка моя уже не может подняться с постели, не может воскликнуть:
- Ух ты! Погода - в самый раз для рождественских пирогов!
И когда это случается, я ощущаю это сразу. Сообщение от родных лишь подтверждает весть, которую я каким-то таинственным образом уже получил. И от меня отрывается что-то - незаменимая часть моего существа, - словно рвется бечевка и улетает бумажный змей. Вот почему, проходя в то декабрьское утро по школьному двору, я обвожу глазами небо. Будто надеюсь увидеть двух упущенных змеев, торопливо и дружно улетающих в небеса.

@темы: Рождественские чтения, Новогоднее

---

Еще тыренные фотки

«нарядная» на Яндекс.Фотках

Еще 17 фото

«шерстяная и теплая» на Яндекс.Фотках


«Елочка гори!» на Яндекс.Фотках


«Игрушка.» на Яндекс.Фотках


«Ёлочка на ёлочке» на Яндекс.Фотках


«С Новым Годом!!!!!!!!» на Яндекс.Фотках



«Только для своих» на Яндекс.Фотках


«Разноцветные игрушки» на Яндекс.Фотках




«уют в доме» на Яндекс.Фотках



«И вот они нарядные на праздник к нам идут...» на Яндекс.Фотках



«Птички» на Яндекс.Фотках


«В ночь под Новый год» на Яндекс.Фотках


«С Новым Годом!!!» на Яндекс.Фотках


«Рождественский светофор..» на Яндекс.Фотках


«Новогодние фонарики» на Яндекс.Фотках


«перед новым годом» на Яндекс.Фотках


«огни елочки» на Яндекс.Фотках

@темы: не мое, Новогоднее

---

Открытки

У витрины. Автор Галина Санько, декабрь 1954 г

смотреть еще 4

Открытка 1955год

@темы: не мое, Новогоднее

---

Елки

Ну понятно, чисто для настроения.
Фотки все честно поперты.


«отражение» на Яндекс.Фотках

+11 штук

«Скоро всё случится...» на Яндекс.Фотках


«В лесу родилась ёлочка...» на Яндекс.Фотках


«Елка наряжается, праздник приближается!» на Яндекс.Фотках


«ЁЛКА..... В СНЕГУ..... » на Яндекс.Фотках


«С Новым годом!» на Яндекс.Фотках


«Новый год круглый год!» на Яндекс.Фотках


«Нарядилась» на Яндекс.Фотках


«Скоро Новый Год....» на Яндекс.Фотках



«С Новым годом!» на Яндекс.Фотках


«Старая Рига перед Рождеством.» на Яндекс.Фотках


«БЕЗ ПЯТИ ..» на Яндекс.Фотках

@темы: не мое, Новогоднее

---

Отражение Рождества

Этот фанфик был написан до второго сезона Шерлока, где мы увидели уютное практически семейное Рождество на Бейкер стрит. Это - о более одиноких людях, но тоже прекрасное.
С разрешения автора.


Название: Отражение Рождества
Автор: Hellsingintegral
Бета: что сама, то сама
Персонажи: Джон, Шерлок, мельком Лестрейд, Майкрофт, Донован, а если подумать, то и миссис Хадсон.
Жанр: флафф
Рейтинг: G
Дисклеймер: мне ничего не надо, лишь бы Бен был в мыслях рядом.
Саммари: Джон и Шерлок возвращаются с очередного дела - и тут Джон обнаруживает, что, оказывается, наступило Рождество.

Традиционно - JB.


All that I want is to be here beside you,
All that I need is right here in my arms.
All that I want is to know that you love me.
And this will be my finest Christmas time.
(c) Roger Whittaker “Christmas Is Here Again”

- Шерлок, эти окна надо бы…
«Помыть», хотел было закончить доктор Джон Ватсон, но замолк сразу по нескольким совершенно различным причинам.
Во-первых, Шерлок Холмс, его сосед, вряд ли был заинтересован в том, чтобы помыть окна. То есть, он был наверняка заинтересован – теоретически – в том, чтобы кто-нибудь помыл окна. Но представить себе самого Шерлока с тряпкой, висящего на подоконнике… Нет, спасибо, не настолько у Джона развито воображение, чтобы представлять себе нечто столь фантастичное.
Во вторых, Джон сразу задумался, чем, как и когда он тряпкой со стула сейчас протрёт это окно в кухне. Всё проще, чем говорить об этом окне Шерлоку: взять и самому устранить проблему. Ведь это не сложно. Джон не привык откладывать работу на потом. Увидел проблему – решил проблему.
А третье, самое странное обстоятельство, заключалось в том, что Джон увидел отражение мигающих разноцветных огоньков на немытом стекле кухни.
Огоньки разноцветной гирлянды... Откуда? С чего бы?
Заинтригованный, он подошёл поближе и заглянул в окно.
Зимняя ночная улица выглядела несколько иначе, чем обычно: по узеньким тротуарам шли, смеясь и оживлённо разговаривая, люди, а на окнах напротив горели гирлянды – те самые, что отсвечивали и мигали в грязном стекле их маленькой квартирки. Джон нахмурился, пытаясь понять, что это означает: они с Шерлоком только что вернулись из одной из маленькой деревушки, где они вели расследование, и он с трудом вспоминал не только сегодняшнее число, но и собственное имя. Перед глазами всё ещё довольно навязчиво стоял образ матери, высасывающей кровь из собственного грудного ребёнка – слава Богу, потом оказалось, что мать не делала ничего криминального, а, напротив, пыталась спасти своего сына. Но были какие-то вещи в мире, которые для Джона были немного слишком неправильными. Скажем, в любовь матери к ребёнку он хотел бы продолжать верить при любом раскладе вещей. С другой стороны, он надеялся избавиться от своего тяжёлого впечатления от этой сцены, описав это расследование в блоге. Скажем, назвать можно «Вампир в Суссексе»… Или слишком вычурно? Это молодёжь сейчас помешана на вампирах, а ему можно быть и посерьёзнее. Скажем: «Кровопийца-мать»… Джон поморщился. Нет, это уже перебор. К тому же, он вспомнил полный благодарности взгляд матери на Шерлока, взгляд, в котором скользила почти любовь, смешанная с восхищением, и улыбнулся. Несмотря на то, что Шерлок иногда бывал совершенно несносным, Джон не мог не гордиться той пользой, которую приносил его сосед, помогая людям распутать собственные отношения, загадки, недоговорки. Да, пожалуй, стоило проторчать в этой деревеньке три дня без нормального водопровода и отопления, чтобы увидеть этот полный благодарности взгляд – и извиняющийся и растерянный взгляд отца семейства. Разумеется, ведь он тоже не знал, отчего его горячо любимая жена стала так странно себя вести. А Шерлок – узнал. Да.
Джон снова улыбнулся и ещё раз взглянул в окно на спешащих по своим делам людей. В руках одной пары он с удивлением заметил рождественский венок… И хлопнул себя по лбу. Гирлянды! Спешащие куда-то люди! Разумеется, сегодня же двадцать пятое декабря! Всю дорогу до дома в машине он сидел, пытаясь записать свои впечатления от поездки, чтобы не забыть, и совсем не смотрел по сторонам, вот и не заметил общей предрождественской суеты, а дома они, слишком усталые, чтобы говорить, сразу свалились спать. Вернее, Джон зашёл ненадолго в душ (Горячий! Душ!), а когда вышел, Шерлок уже спал на диване, благоразумно и привычно прикрывшись пледом. Видимо, ещё не привык, что в квартире более или менее тепло по сравнению с тем маленьким домиком в деревне, который они снимали. Там и кофе приходилось выпивать за минуты две, иначе тот замерзал. Ну, не настолько всё серьёзно, но всё же Джон до сих пор был благодарен, что из его рта не вылетал белый пар, а на ногах были всего лишь домашние туфли, а не триста тысяч тёплых носков под ботинками.
Рождество. За работой они забыли о Рождестве. Если так подумать, то Рождество – универсальный праздник: он как-то так удачно придуман, чтобы приносить одинаковое удовольствие и детям, и взрослым. Возможно, дело в волшебной составляющей (не слишком зазорно взрослым верить в чудеса, происходящие на Рождество, ведь иногда мечты оказываются довольно прозаичными – любовь, жажда материальных благ, социального положения и так далее) или в семейственности праздника (всегда радует собраться всей семьёй – тёплая компания, приятная традиция, чувство единения).
Если так подумать, то вряд ли можно сказать, что у Джона была семья. То есть, конечно, была сестра (которой лучше бы отправить смс), но нельзя сказать, чтобы Джон горел желание провести время в компании человека, который на праздничном столе видит в основном бутылки. В чём-то они с Гарри были, разумеется, похожи, но нельзя сказать, чтобы они были особенно близки. Вынужденно связанные одинокие люди – это не совсем семья. Джон всегда представлял себе семью несколько иначе. Друзей тоже нет. Можно ли назвать другом инспектора Лестрейда? Майкрофта Холмса? При этих мыслях Джон действительно развеселился, словно услышав удачную шутку. Да, разумеется, надо предложить этим двоим сходить вместе в паб, поднять бокалы эля за приходящее Рождество, то-то чудесно они проведут время, только Донован с Андерсоном надо не забыть позвать. Зато им точно будет, что обсудить. То есть, гм, кого.
Желаний, если подумать, тоже не было. «Боже, пошли мне заварушку с пятью убитыми», - это, по счастью, не про него. Возможно, самым ярым желанием Джона Ватсона было желание, чтобы это и дальше было не про него – спасибо, не надо такого вывиха мозгов. Семья? Да, возможно, где-то в глубине души Джон мечтал сейчас сидеть во главе стола, говоря что-то о Рождестве и глядя в сияющие лица своей жены и сыновей. Или дочерей. Или дочерей и сыновей – кого Бог пошлёт и сколько пошлёт. В конце концов, он обычный человек и не против того, чтобы стать обычным семьянином.
- Не совсем обычный, - хрипло со сна сказал Шерлок, входя на кухню, не включая свет, и сразу проходя к чайнику – привычный жест человека, который провёл три дня в жутком холоде.
- Прости?
- Ты не обычный человек, если это было именно то, о чём ты думал, - Шерлок зажёг конфорку и тоже поглядел в окно долгим пронзительным взглядом. – Ты обнаружил, что проспал Рождество, а Рождество – семейный праздник. Разумеется, стал думать о семье. Обычное оправдание – что ты обычный человек, а кто не мечтает о семье. Ты не обычный человек, Джон.
- Даже не знаю, завышаешь ты при этом мою планку самооценки или занижаешь, - хмыкнул Джон, оборачиваясь и подавая две кружки в протянутые руки Шерлока: за эти три дня они привыкли сразу готовить кофе на двоих. – Я хочу сказать, хорошо это или плохо?
- Смотря как к этому относиться, - пожал плечами Шерлок. – Можно наслаждаться и превратить в достоинство, можно отрицать и превратить в недостаток. Обычно люди склонны это отрицать.
- Ну, я же не обычный, - поддразнил его Джон. – А ты?
- Ты хочешь спросить, обычный ли я? – приподнял одну бровь Шерлок.
- Нет, нет, что ты, Боже упаси, - усмехнулся Джон. – Ты хотел бы встречать Рождество с кем-то?
- Думаю, вопрос будет стоять так – согласен ли я в принципе поддерживать традицию празднования псевдохристианских праздников, требующих выполнения определённых традиционных действий и сбора всей семьи за праздничным столом.
- Мне в такой формулировке Рождество вообще не понравилось бы, - согласился Джон. – На некоторые вещи, Шерлок, лучше смотреть проще. Поверь мне, они не стоят такого глубокого анализа.
- Не понимаю, о чём ты, - высокомерно ответил Шерлок. – Вопрос тут скорее в другом: где Сара?
- О-откуда я знаю? – растерялся Джон, мельком заметив странное довольное выражение, проскользнувшее на лице Шерлока. – Скорее всего, празднует с подругами…
- Разве ты не хотел бы провести Рождество с человеком, к которому испытываешь определённые чувства? – продолжил намёки Шерлок, отворачиваясь, чтобы налить в кружки кипяток.
- Я уже провожу его с человеком, к которому испытываю чувство определённого раздражения, - вздохнул Джон. – Шерлок, я понял, что наступает Рождество, только десять минут назад. Я не настолько быстро соображаю, как ты.
- Тем не менее, тебе даже в голову не пришло позвонить ей и поздравить с Рождеством, - с лёгким торжеством сказал Шерлок, передавая ему кружку.
Джон нахмурился: и правда. Он подумал обо всём своём окружении – даже об Андерсоне. Но не о Саре – о человеке, о котором, в теории, должен был подумать в первую очередь.
Судя по довольной физиономии Шерлока, тот мечтал озвучить свои выводы на этот счёт, но Джон и слышать не хотел, как человек, сам женатый на неодушевлённом предмете, будет давать ему советы по поводу настоящих реальных отношений.
- Да, действительно, ты прав, надо будет ей позвонить, - кивнул Джон, сразу заметив, как скривилось на секунду лицо Шерлока, прежде чем принять абсолютно равнодушное выражение. – А ты куда-нибудь уходишь?
- Не собирался, - всё ещё обиженно ответил Шерлок.
-Можем, э… - Джон запнулся. – Ну, всё же Рождество.
Шерлок смотрел на него с лёгким вежливым удивлением, так что Джон совершенно смешался.
- Ты чувствуешь себя настолько одиноким, что решился предложить отпраздновать Рождество своему соседу по квартире? – уточнил Шерлок.
- Вообще, я не собирался предлагать что-то такое глобальное, - проворчал Джон. – Но, ты прав, это было довольно глупо.
- Нет, отчего же, - Шерлок помолчал. – Скорее это звучит довольно забавно.
- Я не настолько одинок, чтобы провести вечер с человеком, которого забавляет моё предложение провести вместе один вечер, когда он занимает фактически любое моё время, которое ему удобно, при этом не получая в ответ насмешек!
Шерлок некоторое время стоял, сжимая свою кружку в руках, глядя остановившимся взглядом светлых глаз на мигание гирлянд в грязном окне. Джон, уже сожалея о своём срыве (слишком эмоционально, когда Шерлок принял бы исключительно доводы разума), тоже молчал, мрачно сверля взглядом собственную кружку. Шерлок прав, это и правда звучит жалко. Если мысль о праздновании в компании Лестрейда и Донован была ещё более или менее смешной, то позвать праздновать его соседа мог только человек, у которого не просто всё не в порядке с психикой, а человек, у которого всё в принципе не в порядке.
С другой стороны, если бы Джон действительно поехал бы праздновать куда-то с Сарой, разве не беспокоился бы он о Шерлоке? Не думал бы о том, как тот лежит на диване в темноте, уткнувшись в Blackberry или экран ноутбука, когда всё остальное население мира гуляет, держась за руки, поднимает бокалы шампанского, смотрит на друзей и вообще? Почему именно в Рождество меньше всего хочется быть одинокими – и оставлять своих друзей в одиночестве?
А потом произошло оно: рождественское чудо.
- Я тебя обидел, - медленно проговорил Шерлок. – Я не хотел. Прости.
Джон так растерялся, что слова: «Да всё в порядке», - застряли где-то на пути к произнесению. Вместо этого он довольно глупо и удивлённо смотрел на Шерлока секунд десять, а потом коротко кивнул.
- Я просто подумал, что, возможно, с твоей стороны это было осознанное приглашение, - слегка раздражённо пояснил Шерлок. – Я хочу сказать… Дело не в том, что я первый и последний попавшийся человек, ведь в теории у тебя был выбор. И, возможно, дело не в том, что ты не хочешь быть одиноким и отчаявшимся в праздник, который все проводят с кем-то, а дело в том, что ты эмоционально ко мне привязан и таким образом хочешь подчеркнуть эту привязанность, и… - он замолчал, явно злясь на себя за такую длинную и не свойственную ему речь, а также на то, что Джон не прерывает его, не помогает ему остановиться. – Я хочу сказать, в такой формулировке это звучит лестно. То есть, не думаю, что есть люди, способные по собственному желанию провести со мной вечер Рождества.
- Что действительно подтверждает твою версию о моей необычности, - весело согласился Джон. Такая длинная тирада сводилась к непроизнесённым словам: «Мне приятно, что ты считаешь меня другом». – Впрочем, я уверен, что Молли была бы рада видеть тебя сейчас за своим рождественским столом.
- Молли? – моргнул Шерлок. – Ах, девушка из морга, - Джон еле удержал смешок, представив, что сказала бы сама Молли на эту характеристику. - Да. Возможно. Но не думаю, что она обрадовалась бы мне, если бы я действительно там был. Есть большая разница между тем, чего ты ждёшь от человека – и тем, что он из себя представляет.
- Что есть, то есть, - важно кивнул Джон, и они посмотрели друг на друга смеющимися взглядами. Оба знали, что уж Джон точно не будет ждать от Шерлока в этот вечер ничего сверхъестественного, и что Шерлок ценит это. Подсознательно. – И, Шерлок, это было осознанное приглашение. Я схожу куплю чего-нибудь к ужину.
- Только не индейку, - махнул рукой Шерлок, переходя в комнату.
- Я не настолько одинокий и отчаявшийся сосед по квартире, - согласился Джон, слыша в ответ знакомый смешок.
Он спустился вниз, на ходу натягивая пальто (у миссис Хадсон было на удивление шумно и весело, странно, что это они тоже не заметили – слишком устали или гости собрались позже?), завязывая шарф. Рождество было повсюду. Оно звенело колокольчиками Санта-Клаусов, раздающих листовки с объявлениями, в сияющих взглядах девушек, прогуливающихся под ручку со своими возлюбленными, в ярких витринах, ёлках, рождественских песенках, звучащих из открывающихся дверей в магазины, сладком запахе выпечки, плывущем по улицам, а ещё в каком-то всеобщем праздничном приподнятом настроении. Джон, почему-то улыбаясь, вытащил из кармана пальто мобильник, коротко поздравил с Рождеством сестру и только тут заметил шесть пропущенных звонков от Сары. Он нахмурился: настроение праздновать почему-то почти пропало, скорее он почувствовал себя на самом деле виноватым.
- Сара? Прости, что не…
- Ну, слава богу, ты жив, - выдохнула Сара.
- Да, - после паузы согласился Джон. – Жив. Мы были три дня в Суссексе. Раскрыли дело, - зачем-то добавил он.
- Я хотела пригласить тебя праздновать Рождество, - сказала Сара. – Но… Тебя не было, и я сейчас с друзьями, - на заднем плане слышался шум, разговоры, смех, звон бокалов. – Если хочешь, присоединяйся. Я буду рада. Не хочется, чтобы ты праздновал в одиночестве.
Джон представил себе её друзей – все они очень милые ребята, многие уже обзавелись собственными семьями, они много смеются, шутят, смотрят на них с Сарой весело, часто добродушно на что-то намекают, а потом обратный отсчёт, и он целует Сару, и радость, и… И он представил себе свою маленькую захламлённую квартирку на Бейкер-стрит: тишина, трещат поленья в камине, Шерлок лежит на диване с бокалом шампанского (странно видеть его с бокалом шампанского, но предположим), а он сам сидит в кресле с книгой. Только тихо тикают часы, только изредка гости миссис Хадсон внизу со смехом открывают очередную бутылку шампанского, и пробка ударяет в потолок, и они с улыбкой переглядываются…
- Нет, Сара, - с твёрдостью, удивившей его самого, ответил Джон. – Я не приеду.
- Но как же ты будешь о…
- Я буду не один.
- М, - неопределённо согласилась Сара и, поколебавшись, добавила. – Ну, Шерлока тоже можешь с собой привозить…
- Это было остроумно, - улыбнулся Джон.
- Мне просто кажется несправедливым, что из-за жалости к нему ты собираешься провести Рождество дома, - со своей обычной прямотой уточнила Сара.
- Это не жалость, - Джон с удивлением заметил, что её слова по-настоящему его рассердили. – Это… Это было осознанное приглашение отпраздновать вместе Рождество. Шерлок мой друг.
На этот раз Сара долго молчала.
- Как знаешь, - сказала она наконец. – Счастливого Рождества, Джон.
- Счастливого Рождества, - сказал он, с раздражением кинув телефон в карман пальто – зачем, спрашивается, вынимал. Телефон тут же загудел снова. – Что?! – рявкнул Джон, даже не посмотрев, кто звонит.
- Доктор Ватсон? – неуверенно переспросили его.
- Да, - уже спокойнее ответил Джон. – Кто это?
- Это Майкрофт Холмс, - ах, ну да, разумеется. Эль, паб, всё по плану? – Я просто хотел пожелать Вам счастливого Рождества и сказать, что мой брат любит только шампанское, которое продаётся от вас через два квартала.
- С чего вы взяли, что я… - Джон вздохнул, закатил глаза и уточнил. – Ладно. Какое?
Стоило ему повернуться в сторону магазинчика, как телефон снова зазвонил. На этот раз Джон взглянул на экран, но номер был ему незнаком.
- Да? – осторожно поздоровался он (мало ли).
- Доктор психа? – жизнерадостно переспросили на том конце. – С РОЖДЕСТВОМ!!!
- С-сержант Д-донован? – изумился Джон.
- Да, именно я, - рассмеялась его изумлению женщина. – Я решила поздравить Вас с Рождеством –если Вы собрались праздновать с ним, Вы вряд ли дождётесь хоть одного поздравления, так что считайте это актом жалости.
- Спасибо, этого мне только и не хватало, - хмыкнул Джон.
- Так Вы правда празднуете с ним?! – трубка зашлась смехом. – А мы с коллегами поспорили, если честно, так что я вызвалась проверить. Двадцать баксов не лишние.
- Ну, что поделать, - против воли улыбнулся Джон, стараясь не поскользнуться на особенно льдистом участке тротуара. – Так получилось. Мы не слишком общительные люди.
- Да, сейчас иду! – крикнула кому-то Донован, так что Джон не был уверен, расслышала ли она его последнюю фразу. – В общем, с Рождеством! И, Джон… - ему показалось, что Донован сейчас в смущении трёт нос. – Возможно, я была не права. Возможно, Вы как раз тот человек, которого и не хватало нашему психу.
И прежде, чем Джон успел что-то ответить, она быстро попрощалась и кинула трубку. Джон сохранил её номер (мало ли, опять же) и криво усмехнулся. Рождество знаменуется тем, что все признают свою неправоту. Блестяще.
Он только вышел с покупками из рекомендованного Майкрофтом магазина, как мобильник завибрировал в очередной раз.
- Да? – сказал Джон, поудобнее перехватывая пакеты.
- Джон Ватсон?
- Да, это я… Инспектор Лестрейд?! Что-то случилось?
- А? Что? Нет, Господи, слава Богу, нет.
- Тогда почему Вы звоните мне, а не Шерлоку?
- Несмотря на то, что Шерлок думает о моих умственных способностях, я не стал бы звонить ему поздравлять его с Рождеством, даже если бы мы с ним вдвоём остались на земном шаре, - съязвил Лестрейд.
- Так, подождите, так Вы позвонили меня поздравить с Рождеством? – от неожиданности Джон даже остановился, а потом подозрительно уточнил. – Вы в последнее время ни с кем не спорили на двадцать баксов?
- А?
- Нет, простите, инспектор.
- Я просто подумал, что столько с Вами вместе работаем в последнее время. Как-то неловко Вас не поздравить, - сказал Лестрейд. – Так что счастливого Рождества и хорошо отпраздновать.
- Спасибо, инспе…
- Просто Грегори.
- Спасибо, Грегори. Надеюсь, Вы тоже отпразднуете его хорошо.
- Да, я как раз еду к семье брата. Ну, до свидания, Джон.
- До свидания, Грегори, - Джон удивлённо посмотрел на мобильник, прежде чем неловко засунуть телефон в карман. Удивительно, как быстро человек обрастает новыми знакомыми.
На, казалось бы, короткой дороге ему ещё несколько раз приходилось останавливаться, чтобы поговорить с пациентами, которым он давал номер своего мобильника – все желали ему хорошо отпраздновать, счастья и чтобы все желания сбылись. Всё ещё улыбаясь, Джон поднялся наверх, мимоходом отметив, что камин уже разожжён, и стал распаковывать покупки.
- Долго, - скучающе заметил из комнаты Шерлок. – Я уж подумал, что ты нашёл компанию получше.
- Да уж конечно, - хмыкнул Джон. – К миссис Хадсон ушёл праздновать.
Шерлок выполз из полутёмной комнаты и сел на стуле у окна, мимоходом скользнув по покупкам.
- О, Майкрофт звонил, - отметил он.
- Тьма народу звонила, - кивнул Джон. – Все хотели поздравить нас с тобой с Рождеством, но не решались позвонить тебе.
- Мне нравится моя репутация, - довольно отметил Шерлок. – Сара тоже звонила?
- Звонила, - сказал Джон, сразу перестав улыбаться. – Приглашала праздновать с ней и с её друзьями.
- Благодаря Майкрофту, у меня есть бутылка моего любимого шампанского, - пожал плечами Шерлок, отворачиваясь к окну. – Так что считай свою миссию выполненной, можешь идти веселиться со спокойной душой.
Джон повернулся, чтобы рявкнуть на него, но замер, увидев отражение лица Шерлока в окне. Несмотря на то, что он казался внешне вполне спокойным и даже равнодушным, его отражение почему-то выглядело очень, очень одиноким.
- Шерлок, - мягко сказал Джон. – Посмотри.
- На что? – недовольно откликнулся Шерлок, не отводя взгляд от окна.
Джон молча выключил в комнате свет, пододвинул второй стул к стулу Шерлока и указал на грязное стекло.
- Что ты видишь?
- Женщина в окне напротив, - против воли ответил Шерлок. – Они на грани развода, но она надеется всё вернуть.
- Шерлок, не там, - улыбнулся Джон.
- Внизу? Люди идут по своим делам. Вон тот, в шубе из искусственного…
- Нет.
- Ладно, что ты хочешь, чтобы я увидел? – уже совсем мрачно отозвался Шерлок.
- Как я и говорил, ты смотришь слишком далеко. Слишком привыкаешь всё анализировать, разбирать по полочкам. Посмотри не дальше самого стекла.
- Не дальше самого… О, - Шерлок посмотрел на грязное стекло, на котором чётко виднелись отражения их лиц. Рядом. И мигали отражения разноцветных гирлянд из дома напротив. И их лица: улыбающееся лицо Джона, смотрящего прямо в глаза Шерлоку – и лицо Шерлока, удивлённо глядящего прямо в глаза Джону. Рядом. – И что?
- А и то, - усмехаясь, Джон встал и снова включил свет. – Ты, я, разноцветные огоньки. Вполне себе содержит дух Рождества, как считаешь?
Шерлок некоторое время подумал, снова отвернувшись к окну.
- То есть, ты из-за этого остался?
Джон рассмеялся.
- Лучше помоги мне дотащить салаты.
Они так заговорились о пользе и вреде художественной литературы (и в принципе её влиянии на людские умы и сердца), что едва не пропустили сам момент, когда гости миссис Хадсон стали считать: «ДЕВЯТЬ… восемь, СЕМЬ, ШЕСТЬ, ПЯТЬ…» - и ожидаемые аплодисменты, крики и шампанское после «НОЛЬ!!!»
Шерлок и Джон переглянулись. Шерлок, коротко вздохнув, привстал на диване и потянулся бокалом к Джону, и они с лёгким хрустальным звоном на секунду соприкоснулись бокалами.
- С Рождеством, Джон.
- С Рождеством, Шерлок.
Джон украдкой посмотрел на своего соседа, а тот в тот же момент украдкой посмотрел на него – и они немного смущённо улыбнулись.
- Не жалеешь?
- Нет, - твёрдо ответил Джон, сразу поняв, о чём спрашивает Шерлок. – Не жалею. Донован сказала, что, возможно, мы с тобой стоим друг друга. И я склонен думать, что она права.
- Тебе звонила сержант Донован? – округлил глаза Шерлок. – О, твои дела куда хуже, чем можно было подумать.
- Мне не на что жаловаться, - отмахнулся Джон.
Шерлок посмотрел на него и ни за что не признался бы в этот момент, что этот идиотский псевдохристианский праздник действительно, на самом деле, и впрямь, самую малость, совсем немного… Начинает ему нравиться.
Вместо этого он отвернулся и посмотрел в окно. Там уютно и тепло перемигивались разноцветные огоньки гирлянды…



Джон забрал бокал с недопитым шампанским из руки Шерлока, поставил на столик и посмотрел на спящего Холмса со странным чувством, похожим одновременно на нежность и беззащитность. Тёплый, неоднозначный взгляд, почти взгляд матери, почти взгляд на объект влюблённости. Потом сел в кресло и раскрыл Ремарка на той странице, где был аккуратно заложен уголок и углубился в чтение.
Сожалел ли он о том, что всё было именно так и не иначе?
Нет. Ни единой секунды. Ни единой секунды.
Ни единой секунды.

Отсюда: sherlockbbc.diary.ru/p170414683.htm

@темы: не мое, Рождественские чтения, Новогоднее, Шерлок

---

Банановый кекс

Купили мы недавно как оказалось примороженные бананы и они быстро почернели шкуркой - внутри в общем-то были вполне светлые, но муж такие есть не будет, а мне их вообще сразу не хотелось, потому решила утилизировать и приготовила банановый кекс, как обычно взяв рецепт в сети.
Что-то он так пошел всей семье, я поражена. Даже мама ела, а она вообще-то бананы терпеть не может.


(фото из сети)

Рецепт

В-общем делала так:
Состав кекса:
4 банана, лучше спелые и переспелые,
2 яйца,
1 стакан сахара
120 г сл. масла,
Щепотка ванильного сахара (наверное можно больше, но у меня оставалось на дне пакетика)
Среднего по толщине корня имбиря кусок примерно в 5-6 см
Пакетик разрыхлителя (10гр),
2 стакана муки.

Натереть имбирь, кинуть в блендер, туда же бананы и измельчить в блендере. Смешать с яйцами, сахаром и растопленным маслом (у меня масло было уже постоявшее в тепле и такое мягкое, что я не растапливала, так размешала). Добавить муку, ванильный сахар, разрыхлитель. Перемешать. Выложить в смазанную маслом форму и поставить в духовку примерно на 40 мин. при температуре 180-190 С.

Очень просто и быстро, не слишком сладко, в самый раз. Тесто вышло легкое, довольно воздушное, цвета украинского хлеба и немного с "волосинками" из корня имбиря. В следующий раз возьму его больше, но протру через волосяное сито, чтобы без "волосков".

Наверняка будет здорово еще с глазурью или какими украшенчествами, но впрочем без торжественных поводов и так смели за милую душу.

@темы: готовка, рецепты

---

Восточный маг

Какой бы ни был прекрасный образ у куклы, почти всегда один и тот же мне наконец-то надоедает. Так что, хотя наряд восточного мага (магрибинца), был сшит Снейпу только для пати и я была практически уверена, что он "одноразовый", сейчас оказалось, что я устала от доминирующей в центре шкафа черной мрачной фигуры, так что Снейп, снова нарядный в белом и зеленовато-бирюзовом стоит и удивляет своим видом Стефу, тоже уже приодевшуюся к Новому году.
А фотографии старые, я фотосессию потеряла среди прочих и уж думала, что стерла, не сняв с фотоаппарата (изредка со мной бывает). А сейчас нашла и обрадовалась.

+3

@темы: Снейп, "BJD", "кукольная жизнь", куклы, " фото"

---

Когда полено стремится в небеса

Тоже с разрешения автора и тоже в рамках "Рождественских чтений". Джен и юмор.

Фэндом: «Гарри Поттер»
Название: Когда полено стремится в небеса
Автор:  hao-grey
Бета:  КП
Гамма:  Vedma_Natka
Персонажи: Фред Уизли, Джордж Уизли
Рейтинг: G
Жанр: юмор
Размер: Мини
Описание: Фред и Джордж стремятся стать Достойными Людьми.

- Аккуратнее, Джорджи!
- Угу...
Азартное сопение. Дверь скрипит, две рыжие макушки, освещаемые кривобокой луной, испуганно замирают. Нет, всё тихо. Родители намучились с Джинни, которой постоянно снились кошмары, и теперь ангелы подсовывают им под подушку сны один краше другого. Так, по крайней мере, папа объяснял Биллу. Наверное, это сны про зарплату. Или про маггловские штучки. А маме снится, как дети выросли и стали Достойными Людьми, пройдя по Дороге Благочестия.
Сегодня Фред и Джордж намерены сделать первые шаги на этом пути.
А то, что шаги приходилось делать в абсолютной темноте, чтобы родные не проснулись, делало дорогу благочестия ещё интереснее.
С лестницы чуть не свалились, но успели подхватить друг друга. Перевели дыхание, огляделись и снова пошлёпали по направлению к кухне.
- Ладно. Теперь пирог, Джорджи?
- Точно!
- Чего там для него нужно?
- Так, дай вспомнить... Яйца, мука, засахаренные фрукты – ты не помнишь, куда мам их спрятала?
- В шкаф, ясное дело. Чтобы мы не съели.
- Ага. Отмычка с тобой?
- Шутишь, братец? Конечно!
- Шучу. Я в тебе и не сомневался! Ещё сахарная пудра, сливки и чего-то там, по ходу дела вспомним. Ну, приступаем?
- Слушай, Фред... а мама точно будет рада?
- Фирменному рождественскому полену Прюэттов? Ещё бы!
- Решит, что его Санта-Клаус принёс!
- Хорошо. Я несу яйца, ты вскрываешь шкаф.
Близнецы помнили: яйца нужно взбивать так, чтобы стояли. Как это сделать, было не совсем понятно. Ну хорошо: закрепить яйца на столе старыми папиными башмаками Фред сумел. Но дальше противные кулинарные ингредиенты подчиняться не желали. Они хрустели и растекались по всей столешнице. В конце концов, с помощью муки их всё же удалось собрать в какое-то подобие горки, возвышающейся даже над носком башмака.
- Масса должна быть... того... однородной, - вещал Фред, наставительно, по примеру матушки, подняв вверх испачканный в муке указательный палец. Джордж не ответил. Он увлечённо растирал яичную скорлупу до однородной массы. Нелёгкое всё же дело – готовка!
Когда тесто было замешено, они выстлали противень бумагой. Отцовские письма трогать не хотелось, на мамины рецепты не поднялась рука, поэтому свежий выпуск «Ежедневного пророка» пришёлся как нельзя кстати. Колдографии министра и двух его заместителей, поздравляющих магическую общественность, недоумённо кривились.
- Вот теперь, - увещевал их Джордж, - вы будете приносить народу пользу. Честно-честно!
Министр и его заместители в ужасе отворачивались. Бюрократы, чего с них взять!
Тесто вывалили на бумагу, разровняли и засунули в духовку. Пришло время готовить крем.
Сливки тоже надо было взбивать. Веничком, они помнили. Это оказалось страшно неудобным, и что-то близнецы явно делали не так: у мамы крем получался белым. Джордж выудил из крема муху, паутину и волос упыря, почесал за ухом, но ничего не сказал. Фред приволок из ванной отбеливатель. Помогло не сильно, но вот толчёный мел оказался как нельзя кстати. Попробовав крем, близнецы озадаченно скривились. Странно. И почему мама их гоняла? Может, не хотела расстраивать?
Надо сказать ей, что они совершенно не горят желанием воровать такой полуфа... как там его? Фа-бри-кат?
- Ладно, - пробормотал Фред, - в готовом полене будет вкусно.
Джордж кивнул. Это близнецы помнили. В готовом рождественском полене крем всегда оказывался самой замечательной штукой, вся семья это признавала, и Молли зорким оком следила, как бы кто не слизал крем с торта. В прошлом году не уследила и страшно ругалась. Фред и Джордж, конечно, завидовали счастливцу, которого мама так и не нашла, но сдавать папу неспортивно.
С фруктами вышла заминка. Дверца шкафа не поддавалась. Вообще, открывать замок, стоя одной ногой на столе, а другой – на плече брата, растирающего башмаком яичную скорлупу, достаточно сложно. Конечно, достойного человека трудности не пугают, но, скажем прямо, задерживают.
В конце концов вторую ногу переставили на три табуретки, поставленных друг на друга, брат очутился рядом, и против совместных действий близнецов дверь не устояла. Да, выглядит теперь не слишком празднично, но папа умеет говорить красивое слово «Репаро». Надо будет утром разбудить его пораньше, чтобы мама не расстраивалась по пустякам.
Есть! Вот они, фрукты!
- Слушай, Джордж, как думаешь – их ведь тоже надо попробовать?
- Думаю, надо.
Через несколько минут выяснилось, что фруктов мама купила слишком мало для правильного украшения рождественского полена. И, если вдуматься, зачем наваливать на полено фрукты?
- Совершенная безвкусица!
- Все приличные люди отвернутся от такого... унгурвандизма!
- Унгучего?
- Папа так говорит о каких-то маггловских картинах.
- А, понял. Мы поклонники седой старины и традиций предков... короче, я схожу, наберу шишек. Эй, эй, это моя виноградина!
- Вместе потом наберём. Тебе не кажется, братец, что пирог... слегка подгорел?
Сквозь клубы дыма Фред увидал, как Джордж светло улыбнулся.
- Ничего, сейчас всё подправим. Я стащил у папы палочку.
- Нам же нехорошо колдовать!
- Ага, но если мы хотим сделать подарок...
- ... как поступают все достойные люди...
- ... то немного можно!
- Точно!
- Итак... раз, два, три...
Честно сказать, рождественское заклятье, заставляющее пирог окутываться сияющим маревом, Джордж помнил плохо. Но что помнил – то честно сказал.
Заслонка духовки с громким стуком свалилась на пол. В чёрном дыму перед отчаянно кашляющими близнецами предстал Он.
Настоящий Рождественский Пирог.
Он сиял и переливался – куда там обычному заколдованному тесту! Аметистово-алый через мгновение сменялся бирюзой, сияющей так, что хотелось зажмуриться, бирюзу сменял яркий изумруд, чтобы через секунду стать сверкающим алмазом...
А затем пирог взорвался.
Разноцветные огни вылетели из духовки и закружились по кухне, оглушительно завывая, прорываясь через завесу дыма, подмигивая остолбеневшим близнецам, расцвечивая кухню в невозможные цвета и оттенки.
Сколько это длилось, Фред и Джордж не помнили. И даже не заметили прибежавших на шум родителей. Кажется, Молли причитала. Кажется, Артур, подхватив палочку, метался по кухне. Близнецам было всё равно.
Рождество удалось.
Когда всё закончилось, мать отплакала, отец сходил за ремнём и дежурно им погрозил, четыре куска плиты остыли, а дым улетел в окно, близнецы поняли, что Достойными Людьми стать не получилось. Не в этот раз, увы.
Но на следующий год они обязательно сделают ещё один пирог!

Отсюда: hogwartsnet.ru/mfanf/ffshowfic.php?fid=52368&l=...

@темы: гпшное, не мое, Рождественские чтения

---

Джанни Родари. Путешествие Голубой Стрелы

Эта сказка вся целиком рождественская. Местами очень печальная, местами веселая и гораздо глубже обычных приключений игрушек, который спешат к детям на праздник. Она очень особенная.

И еще я люблю итальянский новый год за то, что подарки у них разносит ведьма Беффана.
И пусть будет та часть, что про нее, хотя у нее и характер.

Читать почти две главы

Глава I. СИНЬОРА БЕЗ ПЯТИ МИНУТ БАРОНЕССА

Фея была старая синьора, очень благовоспитанная и благородная, почти баронесса.

– Меня называют, – бормотала она иногда про себя, – просто Фея, и я не протестую: ведь нужно иметь снисхождение к невеждам. Но я почти баронесса; порядочные люди это знают.

– Да, синьора баронесса, – поддакивала служанка.

– Я не стопроцентная баронесса, но до нее мне не хватает не так уж много. И разница почти незаметна. Не так ли?

– Незаметна, синьора баронесса. И порядочные люди не замечают ее…

Было как раз первое утро нового года. Всю ночь напролет Фея и ее служанка путешествовали по крышам домов, разнося подарки. Их платья были покрыты снегом и сосульками.

– Затопи печку, – сказала Фея, – нужно просушить одежду. И поставь на место метлу: теперь целый год можно не думать о полетах с крыши на крышу да еще при таком северном ветре.

Служанка поставила метлу на место, ворча:

– Хорошенькое дельце – летать на метле! Это в наше-то время, когда изобрели самолеты! Я уже простудилась из-за этого.

– Приготовь мне бокальчик цветочного отвара, – приказала Фея, надев очки и садясь в старое кожаное кресло, стоявшее перед письменным столом.

– Сию минутку, баронесса, – сказала служанка.

Фея одобрительно досмотрела на нее.

«Немножко она ленива, – подумала Фея, – но знает правила хорошего тона и умеет держать себя с синьорой моего круга. Я пообещаю ей увеличить заработную плату. На самом-то деле я ей, конечно, не увеличу, и так денег не хватает».

Нужно сказать, что Фея при всем своем благородстве была довольно скуповата. Два раза в год обещала она старой служанке увеличить заработную плату, но ограничивалась одними обещаниями. Служанке давно уже надоело слушать только слова, ей хотелось услышать звон монет. Как-то раз у нее даже хватило мужества сказать об этом баронессе. Но Фея очень возмутилась:

– Монеты и монеты! – проговорила она, вздыхая, – Невежественные люди только и думают, что о деньгах. И как нехорошо, что ты не только думаешь, но и говоришь об этом! Видно, учить тебя хорошим манерам – все равно, что кормить осла сахаром.

Фея вздохнула и уткнулась в свои книги.

– Итак, подведем баланс. Дела в этом году неважные, денег маловато. Еще бы, все хотят получить от Феи хорошие подарки, а когда речь заходит о том, чтобы платить за них, все начинают торговаться. Все стараются брать в долг, обещая уплатить потом, как будто Фея – это какойто колбасник. Впрочем, сегодня особенно жаловаться нечего: все игрушки, которые были в магазине, разошлись, и сейчас нам нужно будет принести со склада новые.

Она закрыла книгу и принялась распечатывать письма, которые обнаружила в своем почтовом ящике.

– Так и знала! – заговорила она. – Я рискую заболеть воспалением легких, разнося свои товары, и никакой благодарности! Этот не хотел деревянную саблю – подавайте ему пистолет! А знает ли он, что пистолет стоит на тысячу лир дороже? Другой, представьте себе, хотел получить аэроплан! Его отец – швейцар курьера секретаря одного служащего лотереи, и было у него на покупку подарка всего триста лир. Что я могла подарить ему за такие гроши?

Фея бросила письма обратно в ящик, сняла очки и позвала:

– Тереза, отвар готов?

– Готов, готов, синьора баронесса.

И старая служанка подала баронессе дымящийся бокал.

– Ты влила сюда капельку рома?

– Целых две ложечки!

– Мне хватило бы и одной… Теперь я понимаю, почему бутыль почти опустела. Подумать только, мы купили ее всего четыре года тому назад!

Потягивая маленькими глотками кипящий напиток и умудряясь не обжигаться при этом, как это умеют делать только старые синьоры.

Фея бродила по своему маленькому царству, заботливо проверяя каждый уголок кухни, магазина и маленькой деревянной лесенки, которая вела на второй этаж, где была спальня.

Как печально выглядел магазин с опущенными шторами, пустыми витринами и шкафами, заваленными коробками без игрушек и ворохами оберточной бумаги!

– Приготовь ключи от склада и свечу, – сказала фея, – нужно принести новые игрушки.

– Но, синьора баронесса, вы хотите работать даже сегодня, в день вашего праздника? Неужели вы думаете, что кто-нибудь придет сегодня за покупками? Ведь новогодняя ночь, ночь Феи, уже прошла…

– Да, но до следующей новогодней ночи осталось всего-навсего лишь триста шестьдесят пять дней.

Надо вам сказать, что магазин Феи оставался открытым в течение всего года и его витрины были всегда освещены. Таким образом, у детей было достаточно времени, чтобы облюбовать ту или иную игрушку, а родители успевали сделать свои расчеты, чтобы иметь возможность заказать ее.

А кроме того, ведь есть еще дни рождения, и все знают, что дети считают эти дни очень подходящими для получения подарков.

Теперь вы поняли, что делает Фея с первого января до следующего Нового года? Она сидит за витриной и смотрит на прохожих. Особенно внимательно вглядывается она в лица детей. Она сразу понимает, нравится или не нравится им новая игрушка, и, если не нравится, снимает ее с витрины и заменяет другой.

О, синьоры, что-то теперь на меня напало сомнение! Так было, когда я был еще маленьким. Кто знает, есть ли теперь у Феи этот магазинчик с витриной, уставленной игрушечными поездами, куклами, тряпичными собачками, ружьями, пистолетами, фигурками индейцев и марионеток!

Я помню его, этот магазинчик Феи. Сколько часов я проводил у этой витрины, считая игрушки! Чтобы пересчитать их, требовалось много времени, и я никогда не успевал досчитать до конца, потому что нужно было отнести домой купленное молоко.
Глава II. ВИТРИНА НАПОЛНЯЕТСЯ

Склад был в подвале, который находился кар; раз под магазином. Фее и ее служанке пришлось раз двадцать спуститься и подняться по лестнице, чтобы наполнить новыми игрушками шкафы и витрины.

Уже во время третьего рейса Тереза устала.

– Синьора, – сказала она, останавливаясь посреди лестницы с большой связкой кукол в руках, – синьора баронесса, у меня бьется сердце.

– Это хорошо, моя дорогая, это очень хорошо, – ответила Фея, – было бы хуже, если бы оно больше не билось.

– У меня болят ноги, синьора баронесса.

– Оставь их на кухне, пусть отдохнут, тем более что ногами ничего носить нельзя.

– Синьора баронесса, мне не хватает воздуха…

– Я не крала его у тебя, моя дорогая, у меня своего достаточно.

И действительно, казалось, что Фея никогда не устает. Несмотря на свой преклонный возраст, она прыгала по ступенькам, словно танцуя, как будто под каблуками у нее были спрятаны пружинки. Одновременно она продолжала подсчитывать.

– Эти индейцы мне приносят доход по двести лир каждый, даже, пожалуй, по триста лир. Сейчас индейцы очень в моде. Не кажется ли тебе, что этот электрический поезд просто чудо?! Я назову его Голубой Стрелой и, клянусь, брошу торговлю, если с завтрашнего дня сотни ребячьих глаз не будут пожирать его с утра до вечера.

И правда, это был замечательный поезд, с двумя шлагбаумами, с вокзалом и Главным Начальником Станции, с Машинистом, и Начальником Поезда в очках. Пролежав столько месяцев на складе, электропоезд весь покрылся пылью, но Фея хорошенько протерла его тряпочкой, и голубая краска засверкала, как вода альпийского озера: весь поезд, включая Начальника Станции, Начальника Поезда и Машиниста, был выкрашен голубой краской.

Когда Фея стерла пыль с глаз Машиниста, он огляделся вокруг и воскликнул:

– Наконец-то я вижу! У меня такое впечатление, будто я несколько месяцев был похоронен в пещере. Итак, когда мы отправляемся? Я готов.

– Спокойно, спокойно, – прервал его Начальник Поезда, протирая платочком очки. – Поезд не тронется без моего приказа.

– Посчитайте нашивки на вашем берете, – раздался третий голос, – и увидите, кто здесь старший.

Начальник Поезда пересчитал свои нашивки. У него было четыре. Тогда он сосчитал нашивки у Начальника Станции – пять. Начальник Поезда вздохнул, спрятал очки и притих. Начальник Станции ходил взад и вперед по витрине, размахивая жезлом, которым дают сигнал отправления. На площади перед станцией выстроился полк оловянных стрелков с духовым оркестром и Полковником. Немножко в стороне расположилась целая артиллерийская батарея во главе с Генералом.

Позади станции расстилалась зеленая равнина и были разбросаны холмы. На равнине вокруг вождя, которого звали Серебряное Перо, раскинули лагерь индейцы. На вершине горы верховые ковбои держали наготове свое лассо.

Над крышей вокзала покачивался подвешенный к потолку аэроплан: Пилот высунулся из кабины и смотрел вниз. Надо вам сказать, что этот Пилот был сделан так, что он не мог подняться на ноги: ног у него не было. Это был Сидящий Пилот.

Рядом с аэропланом висела красная клетка с Канарейкой, которую звали Желтая Канарейка. Когда клетку слегка покачивали, Канарейка пела.

В витрине были еще куклы, Желтый Медвежонок, тряпичный пес по имени Кнопка, краски, «Конструктор», маленький театр с тремя Марионетками и быстроходный двухмачтовый парусник. По капитанскому мостику парусника нервно расхаживал Капитан. Ему по рассеянности приклеили только половину бороды, поэтому он тщательно скрывал безбородую половину Лица, чтобы не выглядеть уродом.

Начальник Станции и Полубородый Капитан делали вид, что не замечают друг друга, но, может быть, ктонибудь из них уже собирался вызвать другого на дуэль, чтобы решить вопрос о верховном командовании в витрине.

Куклы разделились на две группы: одни вздыхали по Начальнику Станции, другие бросали нежные взгляды на Полубородого Капитана, и лишь одна черная кукла с глазами белее молока глядела только на Сидящего Пилота и больше ни на кого.

Что касается тряпичного пса, то он бы с удовольствием вилял хвостом и прыгал от радости. Но он не мог оказывать эти знаки внимания всем троим, а выбрать когонибудь одного не хотел, чтобы не оскорблять остальных двух. Поэтому он сидел тихо и неподвижно, и вид у него был немного глуповатый. Его имя было написано красными буквами на ошейнике: «Кнопка». Может быть, его назвали так потому, что он был маленьким, как кнопка.

Но тут произошло событие, которое сразу же заставило забыть и ревность и соперничество. Как раз в это мгновение Фея подняла штору, и солнце хлынуло в витрину золотым каскадом, вызывая у всех жуткий страх, потому что никто его раньше не видел.

– Сто тысяч глухих китов! – рявкнул Полубородый Капитан. – Что случилось?

– На помощь! На помощь! – завизжали куклы, прячась друг за друга.

Генерал приказал немедленно повернуть пушки в сторону неприятеля, чтобы быть готовым отразить любую атаку. Только Серебряное Перо остался невозмутимым. Он вынул изо рта длинную трубку, что делал только в исключительных случаях, и сказал:

– Не бойтесь, игрушки. Это Великий Дух – Солнце, всеобщий друг. Смотрите, как повеселела вся площадь, радуясь его приходу.

Все посмотрели на витрину. Площадь и в самом деле сверкала под лучами солнца. Струи фонтанов казались огненными. Нежное тепло проникало сквозь запыленные стекла в магазинчик Феи.

– Тысяча пьяных китов! – пробормотал снова Капитан. – Я ведь морской волк, а не солнечный!

Куклы, радостно болтая, сразу же стали принимать солнечные ванны.

Тут еще и с картинками:
lib.rus.ec/b/149206/read

@темы: Рождественские чтения

---

Антэрос и Шерлок

Сделала еще один коллаж-иллюстрацию к фанфику Три ночи в НеЛондоне
Ну как минимум одного из авторов порадовать удалось.

В ОБЗОР

[L]Vedma_Natka[/L] <a href="http://vedma-natka.diary.ru/p183316997.htm">делает</a> коллаж-иллюстрацию к фанфику "Три ночи в НеЛондоне". Джен

@темы: "фотошоповское", "коллаж", Шерлок

---

Олень Санта-Клауса

Унесено с разрешения автора в рамках "Рождественских чтений". Джен, так что читать можно безболезненно.
Фэндом: «Гарри Поттер»
Название: Олень Санта-Клауса
Автор:  КП
Бета:  просто Алисия
Персонажи: Мародеры
Рейтинг: G
Жанр: Флафф
Размер: Мини
Описание: Поттер пытается сделать Рождество своих друзей таким же чудным, каким привык его видеть он сам. Классический рождественский рассказ.

Джеймс Поттер очень любил Рождество. Самый лучший праздник, светлый и яркий. Ждать Рождество, мечтать о Рождестве, покупать рождественские подарки – что может быть лучше? Наверное, только сам праздник, когда они садились втроём за столом, горели свечи на ёлке, отец читал Евангелие, а в окно глядела звезда.

Мама Ремуса, смеясь, рассказывала, что магглы считают, будто волшебники не могут верить в Бога. Ведь колдовство – грех, объясняла она. Как будто не верят в Него воры, лгуны и министерские чиновники. И правда смешно.

- В Годриковой лощине сейчас, как в сказке, - сказал Джеймс, чуть поёжившись и глубже засунув руки в рукава куртки. – Дома украшены гирляндами, во дворах стоят ёлки, на ёлках куча игрушек, обязательно самодельных. Над дверьми омела, на окнах плющ. Отовсюду вкусные запахи... Хочу домой поскорее. Там Отец Рождества, индейка в смородиновом соусе и что-то классное под ёлкой. Родители не признаются, что.

- У нас каждый год всё одно и то же, - ровным голосом произнёс Сириус. – Мать наколдовывает ёлку, по-моему, каждый раз одну и ту же. Кричер развешивает старые игрушки, половина из них треснутая, и подаёт рождественский ужин. Ну, знаешь, как положено: гусь, пудинг с монетками, который обязательно поджигают и никто не смеет ничего есть, пока он не догорит, запечённый пастернак... Скучно.

- А подарки? – растерянно спросил Джеймс.

Сириус безразлично пожал плечами.

- Мать говорит, древнейшему и благороднейшему роду негоже перенимать новомодные традиции, подарки положено дарить на Двенадцатую Ночь.

- Глупость какая, - вспылил Питер, - обычай ставить ёлку появился лет на тридцать позже рождественских подарков! Сочиняет она!

- Не сочиняет, а экономит. Ей и так стол недёшево обходится.

- Один чёрт, - буркнул Питер. Он не терпел неточности и того, что по примеру Ремусовой мамы называл «двойными стандартами».

Джеймс посмотрел в окно, за которым фонари пробегали мимо, одинаково подмигивая луне, и снова поёжился. Тёплый красный свитер, мамин подарок как раз на прошлое Рождество, порвался во время квиддичной тренировки, и теперь в огромную дыру на боку здорово задувало. И ещё, как всегда, веяло холодом от едущего домой Сириуса. Да Ремус угрюмо помалкивал. До полнолуния оставалось всего ничего, и его потряхивало.

Одна за другой зажигались звёзды. Джеймс считал фонари и думал, как это неправильно, что двое его друзей едут грустные, будто впереди не Рождество, а поминки.

- Вон Млечный Путь, - негромко сказал Питер, - по нему спускается на землю Санта-Клаус на своих оленях.

- Ага, - фыркнул Сириус, - и с эльфами. Домовыми, не иначе.

Питер обиженно засопел. Джеймс посмотрел на Млечный Путь и улыбнулся, представив себе старые сани, которые едут, поскрипывая под тяжестью подарков, а на них сидит тепло одетый дядька и подгоняет оленей с лоснящимися от жира и пота боками.

А тем временем другой похожий дядька, Отец Рождества, ловко скачет по крышам и лихо закидывает в дымоходы подарки. В детстве Джеймс думал, что они соревнуются, кто успеет первым, и именно потому подарков иногда так много.

Сейчас, конечно, он знал, что ни Санта-Клауса, ни Отца Рождества, ни едущих по Млечному Пути саней не бывает. Но олени бывают точно, уж это наверняка! Джеймс улыбнулся. Ну что ж, раз на самом деле никакие дядьки не соревнуются за право привезти его друзьям праздник, значит, придётся оленю везти сани самому.



Ночью Джеймсу приснился сон. Трое чернявых мужиков в запылённых цветастых одеждах рассовывали по мешкам свёртки, коробки и перемотанные верёвками шкатулки, на пальцах что-то пересчитывая и беззвучно шевеля губами. Одна верёвка лопнула, и из перетянутой ею шкатулки посыпались на землю крупные камни, похоже, драгоценные, и тяжёлые нитки жемчуга. Мужики зацокали языками, непонятно залопотали и кинулись собирать всё это. Они суетились, сталкивались друг с другом, горестно взмахивали руками и кряхтели, потирая поясницы. Потом вдруг один из них резко разогнулся, посмотрел прямо на Джеймса и на чистом английском спросил:

- А ты идёшь с нами? Твои подарки готовы?

Джеймс шагнул к нему, протягивая что-то, что держал в руке, и проснулся.



Питер был, пожалуй, самым важным звеном в цепи. Без него ничего не выйдет, Джеймс слишком хорошо себя знал. Как обычно, его распирало от грандиозности идеи, хотелось поделиться с кем-то, но если он это сделает, сюрприз будет испорчен. Питер – единственный, кому можно рассказать. И то подстраховаться.

А ещё он – отличный объект для тренировки. Джеймс улыбнулся и зачерпнул летучий порошок.

В доме Петтигрю пахло ёлкой. Питер как раз вешал на неё игрушки. Отлично! Всё идёт просто великолепно.

- Питер! Привет. Ты чего один?

- О, привет, Джеймс! Мама на кухне, позвать?

- Да нет, я, собственно, к тебе зашёл. Мы когда вещи паковали, к тебе случайно не попал мой учебник по трансфигурации? Всё перерыл, найти не могу.

Питер заволновался.

- Ох! Я, наверное, мог в спешке засунуть в сумку два учебника. Сейчас посмотрю! – и он побежал в свою комнату. Джеймс хитро прищурился и принялся заталкивать под ёлку подарок. Потом быстро сунул в висящий на камине носок маленькую коробочку. Ну, вот, получилось. Да он прямо настоящий Санта! И Отец Рождества заодно.

Конечно, подарки можно прислать совой. Но это же скучно! А Питер любит чудеса. Особенно рождественские. Джеймс помнил, как он обиделся в поезде, когда Сириус стал высмеивать его слова о Млечном Пути и санях Санта-Клауса.

Расстроенный Питер вернулся с сумкой в руках.

- Джеймс, нету у меня. Что же делать? Выходит, ты учебник потерял?

- Да нет, не может быть. Наверняка не сегодня – завтра Сириус пришлёт мне его совой. Ремус бы унюхал чужое, а Сириус такой же растяпа, как мы с тобой. Просто, сам понимаешь, я не особо хочу к нему в гости заявляться.

- Понимаю, – Питер ещё больше помрачнел. – Знаешь, в прошлом году я отправил ему подарок на Рождество, так его вернули нераспакованным. Подозреваю, что Сириус его и не видел.

Джеймс кивнул.

- Я помню, ты ему потом в поезде отдал. Я и не отправлял, мама сразу сказала: Вальбурга вернёт. Странная она.

- Жалко Сириуса. Он так... живёт... И не помочь ведь ничем.

Джеймс понимал. Если сказать Бродяге, как они с Питером его жалеют, будет скандал. Гордый Блэк не потерпит жалости. Или чего-то, на неё похожего.

- Ладно, Питер, давай не будем о грустном. Рождество на носу. А я такое придумал... Я тебе потом расскажу. Письмо пришлю, хорошо? Когда до конца додумаю. А то сейчас оно всё обрывками... Да, мне расчёт нужен, поможешь? Трансфигурационный, надо максимально уменьшить здоровую коробку.

Питер улыбнулся. Считал он лучше всех Мародёров и по праву этим гордился.

- Конечно, помогу. Давай посмотрим...



В большой столовой было хорошо натоплено, это, конечно, плюс. Минусов Сириус наблюдал значительно больше. Во-первых, у Кричера подгорел гусь. Во-вторых, пудингу явно не хватало изюма. В-третьих, самым обильным угощением этого Рождества была запеканка из брюквы. Даже Регулус сидел грустный и явно мечтал поскорее улизнуть к друзьям. До утра маленькому паршивцу, которого мать безропотно отпускала к его слизеринцам, не светило, Рождество – семейный праздник. Хоть это хорошо, не ему одному страдать.

Мать рассказывала о величии и благородстве Блэков. За скудным праздничным столом её речи воспринимались в несколько ироничном ключе, так что Сириус не отказал себе в удовольствии мерзко ухмыльнуться в особо проникновенных местах. Неумолимо назревал Большой Рождественский Скандал, когда вдруг что-то загремело на крыше, как будто некий шутник решил именно сейчас, в холодный декабрьский вечер, перекрыть черепицу или вовсе надстроить ещё один этаж. Мать и Регулус одинаково вздрогнули и недоверчиво покосились на потолок. На крыше завыло и загудело.

- Хо-хо-хо! – заревел кто-то в дымоход – из камина тут же полетели хлопья сажи – и, судя по звукам, в трубу стали что-то старательно запихивать. – Весёлого Рождества!

Одновременно с этими словами в камин, взметая тучи чёрной пыли, шлёпнулись огромный красный носок и старое воробьиное гнездо. После чего на крыше всё затихло.

Регулус переглянулся с матерью, и Вальбурга нерешительно поднялась с места.

- Я думаю, - торжественно заявила она, - надо посмотреть, что забросили нам в камин, и примерно наказать глупого шутника.

В этом вопросе семья выказала удивительное единение. У каминной решётки столпились все трое. Мать явно хотела призвать странный подарок заклинанием, даже палочку вытащила, но почему-то не рискнула и, помогая себе кочергой, достала гигантский носок, отороченный мехом. Когда-то мех был белым, но сейчас принял на себя большую часть сажи, так что нелепый предмет приобрёл немного зловещий вид.

В носке, как ни странно, не оказалось ни садового гнома, ни счетов, ни даже записки от отца «Дорогая, задерживаюсь на работе, празднуйте без меня, весёлого Рождества». Зато там было четыре коробки, завёрнутых в самую вульгарную, самую разноцветную и яркую упаковочную бумагу, которую только можно найти не только в Лондоне, но, наверное, во всём мире. Каждая коробка была перевязана красной лентой и украшена карточкой с именем.

Вальбурга осторожно открыла ту, что причиталась ей, с трудом счистив с неё три слоя малиновой бумаги в мелких синих пикси, и с недоверием заглянула внутрь. А потом Сириус увидел то, о чём ему столько талдычили Джеймс с Питером – рождественское чудо. Лицо матери просветлело, морщины разгладились, а в глазах появилось странное мечтательное выражение. Коробка с шумом упала на пол, а в руках Вальбурги Блэк осталась длинная серебристая шаль из тонкого кружева.

- Не может быть, - растерянно прошептала мать, - столько лет прошло.

- Мам? – неуверенно спросил Регулус.

- У меня была такая же, давно. Я не знаю, кто мне её подарил, кто-то из родичей. У нас в семье было не принято подписывать подарки.

- На Рождество? – изумлённо спросил Сириус.

- Нет, на день рождения. Мне исполнилось пятнадцать лет, меня везли на первый бал. И кто-то, кто знал, в каком платье я поеду, подарил мне эту шаль. Нет, конечно же, не эту, - Сириус вздрогнул, потому что мать рассмеялась – не как обычно, холодно и издевательски, а негромко и почти весело, - такую же. Точно такую же. Я её надела на бал, и девочки улыбались. Кто-то из них, наверное.

- Какие девочки, мам? – Регулус уже подтащил к себе коробку со своим именем и старался понезаметнее теребить ленточку.

- Дорея и Лукреция, они обе тогда ещё были не замужем. Дорея уже невестилась, а Лукреция только начала с Прюэттом встречаться. Я помню тот бал, всё было такое... яркое...

Сириусу показалось, что мать вот-вот заплачет, но вместо этого она снова улыбнулась и прижала шаль к груди.

- Неужели это кто-то из них подарил? Мальчики, скорее, посмотрите, что у вас в коробках, надо же выяснить, от кого они!

Регулус немедленно рванул ленточку сильнее, она с треском разорвалась, и он стал яростно сдирать с коробки ярко-зелёную бумагу с огромными Санта-Клаусами. Внутри обнаружилась коробка поменьше с криво прилепленной надписью на клочке пергамента: Finite Incantatem. Регулус взмахнул палочкой, почти выкрикнув заклятье, и подарок в его руках немедленно вырос, превратившись определённо в футляр для метлы. Золотистая надпись на футляре Nimbus-1973 в дополнениях явно не нуждалась. Маленький негодяй совершенно неблагороднейше завопил, запрыгал и ускакал в коридор опробовать подарок, даже не подумав спросить у матери разрешения. Впрочем, Вальбурга – чудо, точно чудо! – даже не нахмурилась. Она всё прижимала к себе шаль и улыбалась. Сириус нерешительно поднял свою коробку.

Его подарок упаковали в бумагу с бутылками. Большие и маленькие, пузатые и вытянутые, с разными соблазнительными надписями на этикетках, они плясали в диком хороводе, кажется, пьяные от собственного содержимого. Сириус глупо улыбался, разворачивая её. На бутылке со шнапсом бумага всё-таки немного порвалась, и, сам не зная зачем, он шепнул: Reparo.

В коробке была тарелка с большим куском рождественского пирога – пожалуй, тут и на троих хватит; и горка маленьких кексов, завёрнутых в промасленную бумагу; и марципановые сани с марципановыми оленями и марципановым Санта-Клаусом, на санях лежал огромный марципановый мешок, а марципановые эльфы подталкивали их сзади, наверное, помогая выбраться из какого-нибудь марципанового сугроба; и пряничные жаворонки с глазами из изюма; и толстая тряпичная мышь в белом переднике и чепце, из которого тянулась нитка, чтобы повесить мышь на ёлку; и клоун, тоже ёлочный, сосредоточенно жонглирующий полудюжиной разноцветных шаров; и – на самом дне – еловая ветка и россыпь еловых иголок.

- Ну что там, Сириус? – нетерпеливо спросила мать. – Что тебе подарили?

Он не знал, что ответить. Боялся, что она не поймёт, и всё-таки ответил тихо, почти шёпотом:

- Праздник.

Вальбурга заглянула в коробку, странно улыбнулась, вытащила мышь и сказала:

- Ну что же ты, иди скорее, вешай их на ёлку, смотри, какая чудная парочка! Она готовит, а он всех веселит. Смешной, правда?

Теперь Сириус точно знал, кто топал по крыше и пропихивал дурацкий носок в их дымоход. Ну конечно; Дорея Поттер, урождённая Блэк, каждый раз, когда он её видел, сидела с рукоделием. И только ловец Гриффиндора мог подарить метлу своему прямому конкуренту – а что Регулус будет летать в команде, понимали все кроме магглорожденных. Уж не говоря обо всём остальном.

Да и вообще, много ли людей знает, что в доме Блэков стоит защитное заклинание, позволяющее детям колдовать на каникулах?

Мать достала ещё одну коробку, с именем «Орион», и понесла под ёлку. А Сириус подошёл к окну и, не обращая внимания на холод, который тут же ринулся в комнату через все щели в старых рамах, распахнул тяжёлые шторы.

Прямо в окно светила яркая звезда.



Ремусу хотелось то ли плакать, то ли рычать. Родители так старались сделать Рождество по-настоящему весёлым, он не мог, не смел, не должен был портить праздник. Но приближающееся полнолуние будило Зверя. Осталось четыре дня. Всего четыре дня, будь оно всё проклято. Говорите, сегодня родился Спаситель? Пока что в Ремусе рождался Зверь.

Мутило от запаха индейки, хотелось впиться в неё зубами, урча и сдирая лапой никчемушный сладкий соус, и рвать на части, забрызгивая жиром белоснежную скатерть. Острый запах бренди, которым был облит пудинг, безумно раздражал. Горчило в горле от цитрусового аромата, источаемого тортом. Ёлку в этом году не наряжали, боялись, что хвоя чересчур резко пахнет, а про бренди мама не подумала. Сводило скулы нестерпимое желание повыть. Ремус отчаянно стискивал зубы и исподлобья смотрел на тоскующих родителей.

Задребезжал колокольчик – отвратительный, мерзкий звук, Ремус вскинулся, ощерился и в последнюю секунду сдержал утробное рычание. Отец вышел на крыльцо, свежий морозный воздух из открытой двери хлестанул Ремуса по щекам. Зверь чуть остыл, опустилась шерсть на загривке: запах чужого человека не чувствовался.

Несколько минут отца не было, потом он зашёл, оставляя на полу снежные следы, удивлённый, с красным мешком в руках.

- Эмма, представь, там, у дверей, стоят сани. На них лежало вот это.

- Кто-то играет в Санта-Клауса? – мама чуть нервно засмеялась, прозвучало резко и фальшиво.

- Не знаю, но сегодня Рождество, наверное, имеет смысл поддержать игру.

- Папа, а ещё там что-то было? Кроме мешка?

Ремус сам не знал, почему спросил это. На мгновение ему померещилось в окне незнакомое бородатое лицо, но Зверь не встрепенулся, а скорее развеселился. Бородач глянул хитро, подмигнул и исчез, а отец смутился.

- Ну, я... я не знаю...

Ремус выскочил на крыльцо и ахнул. На больших санях, чуть припорошенная снегом, лежала ёлка, настоящая, живая, отчаянно пахнущая хвоей, смолой – и почему-то прелой соломой и скотом. Зверь сидел на удивление тихо и принюхивался. Зверю нравилось.

- Пап... – прошептал Ремус, едва шевеля губами. – Пап, давай её поставим, а? Пожалуйста.

Кажется, отец не услышал. Мама крикнула из дома:

- Ремус, иди сюда скорее! Ремус! Гляди!

Он медленно развернулся и пошёл в дом. Дверь запирать не стал.

В комнате пахло чем-то невообразимым, как будто в мешок с подарками свалили всё содержимое кабинетов гербологии и зельеварения. На столе теснились баночки, скляночки, бутылочки, валялись связки сушёных трав. Папа заклинанием вскипятил чайник и разливал по чашкам душистый травяной чай. Ремус улыбнулся. Миссис Поттер умела делать смеси, от которых у него не болела голова, Джеймс всегда притаскивал из дому полотняный мешочек из её запасов. Зверь совсем утих и, кажется, упоённо ловил свой хвост. Индейка больше не вызывала диких желаний, пудинг пах маняще, а торт – празднично. В воздухе кружились снежинки, но никто не спешил закрыть дверь.

Звёзды уже усыпали всё небо, и поскрипывал снег во дворе, как будто несколько путников неторопливо шли куда-то, а Ремус и его родители, смеясь и не замечая ничего вокруг, украшали ёлку в гостиной.



В доме Поттеров было необычно тихо. Негромко переговаривались Дорея и Чарльз, подшучивая над сыном, таким взрослым и самостоятельным, да-да, конечно, никаких сомнений. Джеймс сладко спал, и ему снилась разноцветная упаковочная бумага, и разлапистая ель, и скрип полозьев по снегу. Во сне он снова летел на метле домой и снова писал Питеру письмо о своей затее.

«Когда у меня будут дети, я их научу, что подслушивать родителей хорошо. Представляешь, моя мама давным-давно связала маме Сириуса шаль, всё хотела подарить, но так и не подарила, они сильно поссорились, а ты же знаешь маму Сириуса... Это какая-то особенная шаль, я её нашёл, скажи, я молодец?..»

Дописав письмо, Джеймс-во-сне выглянул в окно своей комнаты и увидел бескрайнее поле, занесённое снегом. В небе над ним ярко горела звезда, а далеко-далеко, почти у самого горизонта, неторопливо шагали, опираясь на здоровенные палки, три чудаковатых старика с мешками на плечах.


Отсюда: ficbook.net/readfic/523228

@темы: гпшное, не мое, Рождественские чтения

---

Потихоньку готовлюсь к Новому году.
Уже купила набор белых звездочек и белый с серебристым стеклянный шарик (опять хочу "бело-хрустальную" елку, как в позапрошлом году ну и разумеется хочется видеть на ней что-то новое, не копию той желать же). Купила свежую гирлянду: все-таки китайцы делают их непрочными, так что мне зачастую гирлянды хватает на одну встречу нового года, к следующей снова покупаешь, то ли дело наша советская - как купили 27 лет назад, так и работает, что ей сделается-то?
И еще хочу восстановить" рождественские чтения" - перечитывание коллекции отрывков, рассказов и фанфиков, которые создают нужное настроение.

Подарки к Рождеству - Глава книги "Мэри Поппинс с Вишневой улицы"


- Пахнет снегом, - сообщила Джейн, когда вся троица вышла из автобу-
са.
- Рождественской елкой, - прибавил Майкл.
- Жареной рыбой, - сказала Мэри Поппинс.
Других запахов они не успели почувствовать - автобус остановился у
самого большого магазина в мире, через два шага они были у его входа.
- Можно, сначала мы посмотрим витрину? - спросил Майкл, прыгая на од-
ной ножке от радостного возбуждения.
- Пожалуйста, - коротко ответила Мэри Поппинс. Но Джейн с Майклом не
удивила ее кротость: больше всего на свете Мэри Поппинс любила смот-
реться в витринные стекла. Пока они любуются игрушками, книжками, ветка-
ми остролиста и сливовым тортом, Мэри Поппинс будет любоваться собствен-
ной персоной.
- Смотрите, самолеты! - закричал Майкл: за стеклом, подвешенные на
проволоке, летали игрушечные самолетики.
- Майкл, посмотри! - воскликнула Джейн.
- Какие славные куколки в од-
ной кроватке! Как ты думаешь, они шоколадные или из фарфора?
"Взгляните на эту особу! - сказала себе Мэри Поппинс. - Что за пре-
лесть эти перчатки с меховой опушкой!" У нее никогда еще таких не было,
нет, ей в жизни не надоест любоваться ими. Насмотревшись на них, она
медленно оглядела себя с ног до головы. Пальто, шляпка, шарф, туфли и
она сама внутри всего этого - ни одна леди на свете не выглядит так эле-
гантно и впечатляюще!
Но зимние дни коротки, а дома надо быть к послеобеденному чаю. И Мэри
Поппинс со вздохом оторвалась от своего отображения в стекле.
- Идемте скорее в магазин, - сказала она, но, войдя туда, как прилип-
ла к галантерейному прилавку - понадобилось, видите ли, купить черные
нитки, к величайшему неудовольствию Майкла и Джейн.
- Отдел игрушек вон там, - напомнил ей Майкл.
- Благодарю тебя, но я знаю. И не тычь, пожалуйста, пальцем, - сказа-
ла Мэри Поппинс, расплачиваясь за катушку с убийственной медли-
тельностью.
Наконец все-таки они добрались до Деда Мороза. И подумать только - он
согласился даже выбирать им подарки, а это ох какое трудное дело!
- А я знаю, что подарить папе, - сказал Майкл, увидев заводную желез-
ную дорогу со светофорами. - Ему очень понравится. Правда, он целый день
в Сити, но я буду ее караулить.
- А это - маме, - сказала Джейн, катая кукольную коляску. - Она давно
о такой мечтала. Может, мама даст мне иногда с ней поиграть.
Для близнецов Майкл выбрал пакет булавок, для мамы - конструктор, для
Робертсона Эй - заводного жука, для Эллен - очки, хотя зрение у Эллен
было отличное, а для миссис Брилл - шнурки для ботинок, ничего, что она
всегда ходит в тапочках.
Дольше всего Джейн выбирала подарок для мистера Банкса. Наконец нашла
чудесную белую манишку. А для близнецов - книжку "Робинзон Крузо" - вы-
растут и будут читать.
- А пока я ее почитаю, - сказала она. - Я уверена, они мне ее дадут.
Мэри Поппинс тем временем препиралась с Дедом Морозом из-за куска ду-
шистого мыла.
- Я очень вам советую купить "Красный парус", - убеждал ее Дед Мороз
в отчаянии, что попалась такая несговорчивая покупательница.
- А я предпочитаю "Ночные фиалки", - стояла на своем Мэри Поппинс. -
Боже мой! - вдруг воскликнула она, поглаживая мех на правой перчатке. -
Давно пора чай пить!
- Чай не волк, в лес не убежит, - мрачно сказал Майкл.
- Никто тебя не просил зубоскалить, - произнесла Мэри Поппинс таким
тоном, что Майкл подумал: а ведь и правда - никто не просил.
- Дети, пора домой! - прибавила она.
Вот они, эти слова, которые Джейн с Майклом так боялись услышать!
- Еще пять минуточек! - взмолилась Джейн.
- Пожалуйста, Мэри Поппинс! У вас такой прекрасный вид в этих перчат-
ках, - подольстился Майкл.
Мэри Поппинс внутренне оценила похвалу Майкла, но на лесть, однако,
не поддалась.
- Никаких пяти минут! - отрезала она и, поджав губы, поспешила к вы-
ходу.
"Господи, - думал Майкл, шатаясь под тяжестью покупок, - хоть бы один
раз смягчилась!"
Мэри Поппинс не шла, а летела, и детям пришлось пуститься за ней
вприпрыжку. Дед Мороз помахал им рукой. Снежная королева на елке и дру-
гие куклы шептали, печально улыбаясь: "Возьмите нас домой, хоть кто-ни-
будь!" Самолеты махали крыльями и тоненькими птичьими голосами просили:
"Хотим летать в небе! Отпустите нас!"
Джейн и Майкл старались не слышать этих соблазнительных голосов. Ка-
кая глупость, какая жестокость - побыть в отделе игрушек всего какой-то
час!
...Приключение началось, когда они подошли к выходу. Только хотели
толкнуть стеклянную дверь и выйти наружу, как к входу с той стороны под-
бежала поблескивающая детская фигурка.
- Смотрите! - в один голос воскликнули Джейн с Майклом.
- Господи, спаси и помилуй! - выдохнула Мэри Поппинс и остановилась
как вкопанная.
Еще бы! Девочка была почти раздета, ее блестящее голенькое тельце
окутывала легкая голубая дымка, точно ктото оторвал клочок неба и наки-
нул на нее.
Девочка, как видно, не умела проходить сквозь вращающуюся дверь, она
кружилась и кружилась внутри и чем сильнее толкала дверь, тем быстрее
кружилась - весело при этом смеясь. Вдруг легким рывком она выскочила из
двери и замерла на цыпочках, глядя то в одну сторону, то в другую, точно
искала кого-то. Увидела Джейн с Майклом, Мери Поппинс, и лицо ее просия-
ло.
- Вот вы где! - подбежала она к ним. - Спасибо, что подождали. Боюсь,
я немного опоздала, - и девочка протянула блестящие ручки к Джейн и
Майклу. - Ну что, - сказала она, - рады меня видеть? Ответьте - да, да,
да!
- Да, - улыбнулась Джейн. Кто бы мог сказать "нет", увидев этого ми-
лого сияющего ребенка. - Но кто ты? - спросила она.
- Как тебя зовут? - спросил Майкл, не отрывая от нее глаз.
- Кто я? Как меня зовут? Неужели вы не узнаете меня? Да, конечно, ко-
нечно... - девочка была удивлена и чуть обижена. Посмотрев на Мэри Поп-
пинс, она продолжала: - А вот она знает меня. А вы нет? А я была увере-
на, что знаете.
В лице Мэри Поппинс мелькнула догадка, глаза загорелись синими
огоньками, точно в них отразилось голубое сияние девочки.
- Твое имя начинается на "М"? - спросила она.
Девочка от радости подпрыгнула на одной ножке.
- Ну конечно! И вы его знаете - Майя! Я - Майя, - она повернулась к
Джейн с Майклом. - Теперь узнали меня? Я - вторая звезда в созвездии
Плеяд. Старшая сестра Электра не может надолго отлучаться, она сидит с
Меропой. Меропа совсем маленькая. А между ними - еще пять сестер. Нас
всего семеро, все девочки. Мама сперва расстраивалась. А теперь очень
довольна.
Майя попрыгала немного и продолжала тоненьким взволнованным голоском:
- Ах, Джейн! Ах, Майкл! Я так часто любуюсь вами сверху. И вот - о,
радость! - я говорю с вами. Я все-все знаю про вас. Майкл не любит при-
чесываться, а у тебя, Джейн, на каминной полке в банке из-под варенья
дроздиное яйцо. А у вашего папы на макушке лысина. Мне он очень нравит-
ся. Это он нас познакомил. Помните? Прошлым летом как-то сказал вечером:
"Посмотрите, это Плеяды. Семь звездочек, они самые маленькие на небе.
Одну даже не видно". Это он про Меропу. Она еще совсем крошка. И не мо-
жет ночью не спать. Очень рано ложится. Тут внизу нас иногда называют
"Сестрички", или "Семеро голубок". А Орион, тот говорит просто: "Эй,
девчонки", - и берет нас охотиться.
- А что ты здесь делаешь? - спросил Майкл, не переставая удивляться.
- Спросите Мэри Поппинс, - рассмеялась Майя. - Я уверена, что она
знает.
- Расскажите, пожалуйста, - попросила Джейн.
- Ха! - презрительно воскликнула Мэри Поппинс. - Не вы одни на свете
ездите в магазин за рождественскими подарками.
- Ну конечно! - восхитилась Майя. - Она все знает! Я спустилась вниз,
чтобы купить сестрам игрушек. Нам часто отлучаться нельзя, мы очень за-
няты - запасаем для весны тучи. Это работа Плеяд. Но я уже столько их
нарисовала, что меня отпустили. Правда, как замечательно?
И она обняла сама себя маленькими ручками.
- Ну, идемте скорее! Я очень тороплюсь. Вы поможете мне выбрать по-
дарки.
Без остановки приплясывая, она подбегала то к одному, то к другому и
так повела их обратно в игрушечный магазин. Вокруг сразу собралась тол-
па, люди смотрели на них и роняли в изумлении свертки.
- Да она совсем продрогла! О чем только думают родители! - возмуща-
лись мамы, но голоса у них при этом были нежные и добрые.
- Ну и ну! - сердились папы. - Этого нельзя допускать! Надо немедлен-
но написать в "Тайме"! - Их голоса были резкие и решительные.
Продавцы тоже вели себя странно. Увидев Майю, они кланялись ей как
королеве.
Но ни Джейн, ни Майкл, ни Мэри Поппинс, ни сама Майя ничего этого не
видели - так были увлечены своим разговором.
- Вот мы и пришли! - воскликнула Майя и впорхнула в отдел игрушек. -
Ну, что же мы выберем?
Продавец, увидев ее, встрепенулся и отвесил глубокий поклон.
- Я должна купить сестрам подарки. У меня их шестеро. Помогите, пожа-
луйста, - просияв, попросила Майя.
- С удовольствием, мадам, - охотно откликнулся продавец.
- Сначала старшей сестре, - сказала Майя. - Она у нас очень домови-
тая. Ей я куплю маленькую плиту с серебряными сковородками. И еще вон ту
разноцветную щетку. У нас на небе столько звездной пыли!
Продавец аккуратно заворачивал подарки в цветную бумагу.
- А теперь для Тайгеты. Она так любит плясать и прыгать. Ей мы купим
скакалки. Упакуйте, пожалуйста, получше. Мне очень далеко возвращаться.
Майя ни секунды не стояла на месте, ходила от прилавка к прилавку
мелкими, быстрыми, как ртуть, шажками и переливалась голубым светом,
точно была не в игрушечном отделе, а мерцала на небе. Мэри Поппинс и
Джейн с Майклом не могли глаз от нее оторвать.
- А теперь для Алкионы. Для нее трудно выбрать. Она у нас тихая, за-
думчивая, и ей никогда ничего не хочется. Может, купить ей книжку, а,
Мэри Поппинс? Про Гулливера. Думаю, она ей понравится. А если не понра-
вится, посмотрит картинки. Заверните, пожалуйста! - и она протянула про-
давцу книгу. - А вот что надо Келено, я знаю, - продолжала Майя. - Ей
нужен обруч. Днем будет бросать его по небу, а ночью крутить хула-хуп.
Вон тот ей понравится - красный с синим.
Продавец опять поклонился и стал заворачивать обруч.
- Ну вот, осталось всего два подарка. Майкл, что ты посоветуешь для
Стеропы? - спросила Майя.
- А что, если волчок? - предложил Майкл после некоторого раздумья.
- Музыкальный волчок? Какая прекрасная мысль! Он будет кружиться в
небе и петь! Вот Стеропа обрадуется! А что, по-твоему, Джейн, купить Ме-
ропе?
- У Джона и Барбары, - застенчиво проговорила Джейн, - есть резиновые
уточки.
Майя даже взвизгнула от восторга и опять обняла сама себя.
- Ах, Джейн, ну какая ты умница! Я бы ни за что до этого не додума-
лась. Резиновую уточку для Меропы, пожалуйста. Вон ту - голубую с желты-
ми глазками.
Продавец завязывал покупки, а Майя прыгала рядом, поправляла бумагу,
дергала за шнурок - крепко ли завязаны узелки.
- Прекрасно, - сказала она. - А то я очень боюсь чтонибудь потерять.
Майкл все смотрел, смотрел на Майю. Вдруг повернулся к Мэри Поппинс и
сказал громким шепотом:
- Но у нее нет кошелька! Кто будет платить за игрушки?
- Не твоего ума дело, - сердито ответила Мэри Поппинс. - Ты забыл -
некрасиво шептаться. - Но все-таки стала шарить у себя в кармане.
- Что он сказал? - потребовала Майя, устремив на них круглые, удив-
ленные глаза. - Кто будет платить? Никто не будет! Разве надо за что-ни-
будь платить? - и она устремила мерцающий взор на продавца.
- Ничего не надо, мадам, - уверил ее продавец, протянул огромный
сверток и в который раз поклонился.
- Я так и думала! Вот видите! - сказала она, глядя на Майкла. - В
этом и заключается прелесть Рождества - тебе все дают просто так. Впро-
чем, мне бы и платить было нечем. У нас ведь там наверху денег нет, - и
Майя рассмеялась, как колокольчик. - Но нам пора уходить, - продолжала
она, беря Майкла за руки. - Всем пора идти домой. Уже очень поздно. А я
слышала, ваша мама велела возвращаться к чаю. Да и мне надо спешить.
Идемте! - И, увлекая за собой Майкла, Джейн и Мэри Поппинс, Майя побежа-
ла вприпляску через магазин, и скоро вертящиеся двери выпустили их нару-
жу.
И тут Джейн всплеснула руками.
- А подарок для Майи! Она купила игрушки для всех, а себе ничего! Ма-
йя осталась без рождественского подарка! - И Джейн стала перебирать
свертки: у нее столько всего, она найдет, чем поделиться с Майей.
Мэри Поппинс бросила быстрый взгляд в витринное стекло. На нее гляну-
ла оттуда очень элегантная, очень интересная особа - шляпка, пальто без
единой морщинки, и довершают портрет новые перчатки с меховой опушкой.
- Успокойся, - сказала она Джейн самым презрительным голосом. Стащила
с рук перчатки и надела на ручки Майи.
- Носи, - буркнула она. - Сегодня холодно. Тебе будет в них хорошо.
Майя посмотрела на перчатки: они были такие большие и казались на ее
ручках пустыми. Майя ничего не сказала, она подошла к Мэри Поппинс, об-
няла ее свободной рукой и поцеловала. Обе посмотрели друг на друга дол-
гим взглядом и улыбнулись, как улыбаются друг другу друзья. Потом Майя
повернулась к детям и легко прикоснулась пальцами к их щекам. Какое-то
мгновение они стояли, образовав кружок, и глядели друг на друга, как за-
вороженные.
- Мне было так приятно с вами, - тихо сказала Майя, нарушив молчание.
- Смотрите, не забывайте меня! Не забудете?
Дети замотали головами.
- Прощайте! - махнула Майя рукой.
- Прощай, - ответила вся компания, хотя им очень не хотелось про-
щаться.
Стоя на цыпочках, Майя подняла кверху руки, подпрыгнула. И вдруг как
по ступенькам побежала вверх, стремясь в сизо-серое небо. Она махала им,
то и дело оборачиваясь, и дети махали ей изо всех сил.
- Что тут происходит? - сказал рядом чей-то голос.
- Но это невозможно! - подхватил второй голос.
- Это неслыханно! - воскликнул третий.
Толпа, привлеченная невиданным зрелищем, росла. Расталкивая зевак
своим жезлом, к детям приближался полицейский...
- Что такое? Что случилось? Автомобильная катастрофа? - И он посмот-
рел на небо, куда смотрели все остальные. - Ну знаешь ли! - воскликнул
он, грозя Майе кулаком. - Слезай оттуда! Что ты там делаешь? Сейчас же
слезай! Так себя вести в общественном месте! Это же сверхъестественно!
Но Майя только смеялась наверху, из ее рук выскользнули скакалки и
полоснули по небу блестящей молнией: пакет все-таки разорвался.
Еще секунду они видели, как она приплясывает на воздушных ступеньках.
Потом ее подхватила темная туча, и Майя исчезла. Но дети знали - Майя
там, за тучей, потому что по темным краям засветилась блестящая каемка.
- Черт меня побери! - воскликнул полицейский и почесал под шлемом за-
тылок.
- И хорошо бы - побрал! - воскликнула Мэри Поппинс своим самым през-
рительным голосом, кто-то даже мог подумать, что она грубит полицейско-
му. Но Джейн и Майкла эта грубость не могла обмануть. Они заметили, как
заблестели ее глаза. Не будь это Мэри Поппинс, они бы подумали, что в
глазах у нее слезы...
- Нам могло все это почудиться? - спросил Майкл у мамы, когда они
вернулись домой и рассказали ей эту историю.
- Наверное, могло, - ответила миссис Банкс. - Нам всем иногда чудятся
странные и приятные вещи.
- А куда же делись перчатки Мэри Поппинс? - сказала Джейн. - Мы сами
видели, как она отдала их Майе. И потом всю дорогу ехала без перчаток!
Так что это, наверное, правда.
- Что такое, Мэри Поппинс! - воскликнула миссис Банкс. - Вы отдали
свои меховые перчатки с опушкой?! Отдали насовсем?
- Перчатки - мои. - Мэри Поппинс фыркнула. - Я могу делать с ними что
хочу.
Она поправила свою шляпку и пошла на кухню готовить чай...

@темы: 100 дней позитива, Рождественские чтения, Новогоднее

---

Рек-пост, будет пополняться

Шерлок ВВС

Шерлок/Джон:  eliah.jan Теория машин и механизмов (пока в процессе), Distraction, Пять утра по Лондонскому времени, Нигредо, Come as you are;  Eia О парадоксальных реакциях и психотравмах, Кое-что о птицах, Право собственности, Выдох. Выдох. Выдох;  Curly_Sue Танго для настоящих мужчин;  Baiba Шерлок, или Туда и Обратно;  Апрельская Верба Гаптофобия, Вороны ;  Рыжий Плюс один к романтике, JHW 18/81 Limited Edition;  YumiKoboyashy Рождественские истории;  *Кока-Кола* Герои, которых не существует;  Libria Право на надежду;  meg aka moula Жертвы высоких технологий;  Sugar Trip Triangle, Нулевой меридиан;  Red_TABUretka Emotio&Ratio ;  Syringa aka Day Два в одном ; lawful_reader Леденцы и сигареты;  Serenity S NC-17, про массаж, без названия;  ПоДождДинка Несколько вариантов возвращения Шерлока ;  Die Glocke Как по книжке;  Remine День сурка;  robin puck Особенный;  Тё Клубничка (MPRG);  Mittas Лучший подарок; Десять коктейлей Джеймса Бонда, Июнь, июль, август (цикл драбблов. Пейринги: Майкрофт/Грегори, Джон/Шерлок, Джим/Себастьян); [J]edik_lyudoedik[/J] Не стану отдыха искать от странствий (фем!Джон);  AlexandraS_57 Отчаявшийся;  robin puck Четыре дня рождения и одно Рождество;  La haine В ожидании пятницы


Майкрофт/Антея:  hao-grey Золото молчания, серебро слов

Майкрофт/Лестрейд:  Curly_Sue Littlest Things;  Baiba Лекарство от аллергии или герой моего кошмара;  Big_Fish Великая битва еды, Мама!;  Трегги Ди Очная ставка;  Санастезис Нёкл Слова и цифры, Как быть романтичным;  Тё Сережка;  Mittas О зонтах и шрамах;  Syringa aka Day Непростая простая жизнь (АУ, Джон - отец Майкрофта и Шерлока)


Джим Мориарти/НМП:  Эгра Everyone has their scars

Джен:  Dr.Dunkelgrau Поправка на имя, Металл и пепел, Действуйте согласно инструкции;  eliah.jan Неправильное время, Двуединый, Суета вокруг дивана;  Eia Последнее слово, В стороне;  Bow Tie Просто выполни условие, The dog;  Fors. Уроки жизни, Выбор;  Michael Sinner Так уж получилось
 Витомира Шерлокианский задачник (юмор!);  Verit Скрипка и немножко нервно;  rony-robber Танец на пустоши, Сомкнутые стрелки;  Libria «Oh, what fun it is to ride in a one horse open sleigh…»; Отражение неба;  eliah.jan и  Рыжий Три ночи в НеЛондоне;  Crazycoyote Соло для скрипки

Переводы
Шерлок/Джон: Год, которого не былоРаспад; Правила; Сигналы светофора для страдающих цветовой слепотой; Серебряный шестипенсовик; Проблемы семейного консультирования; Я жил один до встречи с тобой, Предел слов; Пчелы-медуницы, постройте дом в пустом гнезде; Искусство Троллинга; Кошачьи повадки; Любовь означает, что ты не жалеешь о ней; Ты не сходишь с ума; Как Шерлок делал Джону предложение; Всё не так; Самое главное дело; Мысленные эксперименты; Позволь себе целовать меня; В стране слепых; Все маршруты кончаются здесь; Голос, подобный грому; Предпочитаю СМС

Майкрофт/Лестрейд: Пара

Моран/Мориарти: Без названия; У Себастьяна три любовника

Майкрофт/Джон/"Антея" (вещь крайне своеобразная, но всё же попробовать стоит, сам замысел необычный): В зеркале я вижу двоих

«Антея»/Джон: Назови моё имя

Джен: Дела Семейные; Буква закона

Другие Холмсы
ШХ/ДУ:  Sectumsempra. Цикл Неизвестные записки доктора Уотсона

Кроссовер с Марпл  КП,  просто Алисия Я научу тебя смеяться

Кроссовер ВВС и викторианского Холмсов:  Cheshire_Kate Time-lag

Обзорщику:

 [L]Vedma_Natka[/L] <a href="http://diary.ru/~vedma-natka/p171433014.htm">дополняет</a> рек-лист с фанфиками 

запись создана: 08.01.2012 в 21:20

@темы: отзывы, Шерлок Холмс, Шерлок

---

Цинизм

Название: Цинизм
Автор:  Vedma_Natka
Бета:  DreamTheCyanide,  КП
Размер: драббл, 801 слов
Персонажи: Грегори Лестрейд|ОМП|ОЖП
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: от R до NC-17
Краткое содержание: стажёр Грегори Лестрейд идёт в морг

Юный стажёр Грегори Лестрейд заглянул в общий кабинет и спросил:

— В морг иду, что принести?

Джоанна Оллфорд обрадованно защебетала первой:

— Отчёт о вскрытии Натаниэля Крайтона, забери у старика Макмиллана.

Тут же посыпались прочие поручения: зайти к Пирси, забрать экспертное заключение по делу №3897, передать Макмиллану, что от него срочно ждут результатов по неопознанному самоубийце из Гайд-парка, и так далее.
Грегори старательно записывал, зная: если что-то забудет, его погонят за документами во второй, и в третий, и в четвертый раз. Потому лучше сообщить, куда идёшь, всем сразу, а потом разнести нужные бумаги следователям, искренне считающим: для того и существуют стажёры. Ах, он пришёл учиться быть полицейским? Само собой! Возня с документами — как раз самая что ни на есть полицейская работа.

По пути он забежал в другой зал, где сидел Томас Грегсон, молодой следователь, с которым они успели немного сдружиться. Лестрейду несложно было сделать одолжение приятелю, раз уж всё равно приходится ноги бить.

Том как раз допрашивал свидетельницу, даму лет сорока. «Средний рост, натуральная рыжая, светло-серый костюм и глухая блузка, не накрашена, на пальце обручальное кольцо — значит, замужем», — Грег машинально составлял про себя описание. Дождавшись, когда свидетельница замолчит, а Томас кивком даст знать, что обратил на него внимание, стажёр быстро задал вопрос:

— В морг иду, что-то принести?

Приятель поднял на него взгляд, потом выразительно покосился на свидетельницу и серьёзно ответил:

— Печёночки свежей фунта четыре.

Дама заметно позеленела. Она открыла рот, потом закрыла, снова открыла, но ничего не сказала. Может, потому, что вмешался сидящий за соседним столом Фишер, следователь, в отличие от Грегсона, немолодой и серьёзный.

— В морг? Мне нужна копия экспертного заключения по делу №3412, поднимаем по вновь открывшимся обстоятельствам, а в бумагах чёрт знает что.

Лестрейд кивнул, записал в блокнот, пообещал всё принести и отправился наконец в морг.

Патологоанатома он застал за работой: кожа на голове трупа, надрезанная от виска к виску, вывернутая кровавой изнанкой наружу, была сдвинута на брови и затылок. Оголённый череп белел на фоне алой оправы, а в руках Макмиллана отблескивала в ярком электрическом свете пила. Он явно собирался извлекать мозг.

— За делами? — поинтересовался патологоанатом и, не дожидаясь утвердительного кивка, сказал: — Погоди, я всё-таки его допилю, осмотрю начинку чердака, а ливер, так и быть, отложу на потом. Не уходи.
Лестрейду больше не приходилось бороться с рвотными позывами, когда он наблюдал процесс вскрытия: труп есть труп, ему уже всё равно. Да и на запахи вскоре перестаёшь обращать внимание. Хорошо, что получилось привыкнуть: следователь, бегающий с места преступления «в кусты» — это непрофессионально, а он собирался стать классным специалистом. Значит, надо поскорее обрасти коркой цинизма, помогающего справляться с тем, что шокирует обычных людей, и Грегори радовался, что движется в верном направлении.

Макмиллан, как и многие патологоанатомы, был человеком весёлым, и ему нравилось, пока пила взвизгивает по кости и кровь стекает на оцинкованный стол, скармливать новичку байки, щедро приправленные чёрным юмором и физиологическими подробностями. На сегодня у него были припасены истории про посмертные внезапные сокращения и расслабления мышц, когда порой даже выпотрошенный труп пугал тем, что садился на столе или хлопал по заднице проходившую мимо женщину — ни много ни мало прокурора.

Ничего удивительного, что после этой импровизированной лекции, зайдя отдать Фишеру бумаги, Лестрейд сообщил Грегсону, продолжавшему возиться всё с той же дамой:

— Прости, свежей печёнки в морге не нашлось, велели приходить завтра.

Свидетельница судорожно вздохнула и упала в обморок.

Лестрейд замер, переглядываясь с застывшим, как и он, Грегсоном, и только Фишер отреагировал правильно: обругал их грёбаными придурками и принялся откачивать нервную посетительницу.

Лестрейд помогал, извинялся, а потом стоял с виноватым видом, одолеваемый одной мыслью: «Мы ведь всего лишь пошутили слегка! Неужели это уже и есть пресловутый цинизм? Так быстро?»

Он не знал, что это, конечно же, ещё не настоящий цинизм, а скорее прививка от него. Сейчас Лестрейд учился пониманию того, что свидетель может переживать жестокое убийство любимой племянницы, потому гораздо разумнее посочувствовать, чем выделываться, пытаясь изобразить профессионализм. Да и вообще, когда стажёр начинает выпендриваться своим мизерным опытом участия в расследованиях — это выглядит нелепым мальчишеством.

Грегори думал, что усвоил этот урок навсегда. Через пять лет он спокойно переворачивал трупы любой степени разложения, но при этом сопереживал родным погибших. И когда через десять лет принялся так же гонять стажёров в морг, как гоняли его, он помнил, каково это — находиться на их месте, и относился к восторженным юнцам более внимательно. А когда через пятнадцать лет в его жизнь вошла личная заноза в заднице — Шерлок Холмс — он и его пытался чему-то подобному научить, получая в ответ насмешки и обвинения в «излишней сентиментальности».

Прошло лет двадцать с лишним, прежде чем он почувствовал, что такое настоящая чёрствость. Однажды от детектива из отдела внутренних расследований, ведущего дело о вмешательстве посторонних в уголовные дела, Лестрейд узнал, что высокомерный гений и якобы фальшивый детектив Холмс покончил с собой. Первым делом Грег подумал: «Ну, слава богу, хоть не будет путаться под ногами и мешать расследованию». И только тогда, осознав свою мысль, понял, что такое настоящий цинизм. И только тогда ему стало действительно страшно.

@темы: пишу, джен, Шерлок

---

С первым днем зимы!

@темы: "фотошоповское", пейзаж, "мои рисунки"

---

Название: Налёт космических разбойников
Автор:  Vedma_Natka
Бета:  DreamTheCyanide,  КП
Жанр: джен
Размер: мини, 1256 слов
Рейтинг: от NC17!kink до NC21
Герои: десять планет одной звёздной системы, хондриты
Предупреждения: каннибализм, смерть персонажа, расчленёнка
Краткое содержание: Пятый – самая мелкая планета системы, он мечтает подрасти
Примечание: на научную точность и достоверность автор не претендует





Пятый жил спокойно на своей орбите средней удаленности от материнской звезды и был самым маленьким в семье планет. Не худшая из судеб, хотя и обидно порой, когда на тебя косятся и норовят отнять имя, попрекая тем, что ты, якобы, и на планету не тянешь – так, планетоид. Карликовая планетка, коих предостаточно образовалось на дальних рубежах системы, и, если подобный космический мусор считать за планету, то тогда и астероидам всем имена нужно дать.
Но Пятый был упорен и увлечённо строил жизненные планы, собираясь доказать: он более чем достоин звания планеты. Прислушиваясь к разговорам своих соседок, Третьей и Четвёртой, он собирался отращивать атмосферу, разумеется, не очень плотную – не с его массой думать о большой – и прикидывал возможность разведения жизни. По сути, он вёл приятное стабильное существование. Никаких аномальных прецессий орбиты, как у Первого, вырвавшегося на свободу из цепких лапок Второй и бросившегося поближе к матери-звезде. Никаких игр с переплетением орбит, как у Девятого с Десятым. И, само собой, никаких колец, которые столь старательно образовывали дальние от звезды планеты – у Четвертого был не тот состав.
Наверное, он немного завидовал – горько осознавать свою обыкновенность, ощущать себя настолько явно последним во всех начинаниях. Но вслух своих обид не выражал и, честное слово, никак не желал случившегося.
Потрясение вовсе не было внезапным – огромный рой хондритов они заметили издали, правда надеялись, что те пройдут мимо. Однако не повезло: то ли тяготение материнской звезды зацепило мчащиеся сквозь космос астероиды, то ли космические ветра подули не в ту сторону, но они обрушились всей массой на беззащитную, едва стабилизировавшуюся молодую систему. Это походило на сумасшествие – бешеная свистопляска бездомных и бессмысленных астероидов, летевших, не разбирая дороги, и врезавшихся во что попало. У налётчиков не было цели, они сами не знали, чего хотели, и немало из них сгорело в бесплодных попытках проникнуть в чрево звезды. Увы, так погибли далеко не все хондриты. От бродячих астероидов досталось многим обитателям системы.
В Первого хондрит влетел с такой силой, что с бедняги осыпалась почти вся кора. Даже мантия, и та начала покидать его. Ядро Первого стало непропорционально огромным и тяжёлым, переполненным металлом. Тем временем мелкие части разлетались в стороны, засоряя систему местными, практически ручными астероидами.
При этом Первый с Пятым почти уравнялись размерами, и ах, до чего же сильно Пятый желал подлететь ближе и сличиться. Возможно, теперь он сделался даже чуточку больше Первого. Ему хотелось в это верить, но в любом случае самым мелким его уже не подразнишь. Теперь их стало двое.
Четвёртую планету ненормальный бродяга, жизни своей и чужой не жалея, столкнул с Третьей. Соединяясь в невольных объятьях, сестры стонали и скрежетали так, что их крики, наверное, долетали до соседних систем. Сперва сливались почти на равных, как сиамские близнецы, но потом Третья, планета больших размеров, пожрала Четвёртую. От ужаса замедляясь внутренними процессами, планеты наблюдали за этим неприличным зрелищем. Кора Третьей в процессе практически растопилась и приняла внутрь почти всю материю Четвертой. Та плавилась и вопила, растворяясь в сестре, отдавая ей все и теряя сущность. Ядро сливалось с ядром, мантия смешивалась с мантией, и уже не различить было, где Третья, а где Четвёртая.
От неистового удара планет из них вылетела изрядная часть вещества, сформировавшая весьма привлекательный спутник. Пятый, к стыду своему, поймал себя на желании завести такой же, хотя судьбы, подобной судьбе Четвёртой, не пожелал бы. А ведь ясно, кому быть поглощенным, если ты так мал. Осторожно косясь на Шестого, он радовался, что сейчас они находятся в апогее.
Надо сказать, Пятый только теперь осознал – он снова стал Четвёртым, как в прежние времена, до того, как Первый смог хитростью вырваться из цепких объятий Второй. Предстояло заново привыкать к старому, уже непривычному имени.
Но трагедия, постигшая Шестого – даже не успевшего в их сознании стать Пятым, – шокировала всех: и слившихся в вечных объятьях Третью с Четвертой, и равнодушных к их внутренним проблемам Девятого с Десятым.
Шестого просто разорвало. Он погиб, раздираемый космическими разбойниками на части. Зрелище было чудовищным: только что живая, пульсировавшая ядром планета разрывалась изнутри, кипящее вещество выплёскивалось в холодный космос и застывало, превращаясь в жалкие камушки. Части сталкивались друг с другом и с налетевшими астероидами. Те нещадно терзали немногие куски, которые еще могли бы сложиться во что-то живое, пригодное к образованию собственной атмосферы. Так жалкие обломки, прах некогда существовавшего Шестого, размазались по бывшей орбите мелкими астероидами. Хондриты тоже гибли в этих столкновениях, но кто их жалел? Астероиды – останки планеты и разбойников, нашедших свое упокоение и орбиту, – образовывали кольцо, подобное злой пародии на те кольца, что отращивали себе Седьмой и последующие. Ох ты, и у этих планет тоже изменились имена, до чего же сложно к этому привыкнуть!
Четвёртый – да-да, теперь снова Четвёртый, напоминал он себе – боясь подобной участи и замирая ядром, уворачивался, как мог. Пояс астероидов стабилизировался не сразу, и, пока он не обрел свою постоянную траекторию, осколки летели в разные стороны. Но коль уж фатум взъелся против мирной системы, где было самому маленькому Четвертому избежать злого рока? Один из осколков Шестого, размером с планетоид, с размаху врезался в северную половину бедняги Четвёртого. Удар был настолько силён, что пробил не только кору и мантию, но и затронул ядро. Четвёртый испугался, не постигнет ли его судьба Первого – а с его первоначальной массой он действительно превратился бы в ту карликовую планетку, которой его раньше дразнили – и потому старательно удерживал массу. Не давая веществу улетать почем зря в попытках переварить врезавшийся в него кусок, он стал двуликим. Южная половина, сохранившая изначальный вид, оставалась покрытой многочисленными горными массивами, хребтами и старыми кратерами. Северная, разогревшаяся от столкновения, лишившаяся коры, стала гладкой. Его вторым ликом стало сплошное пологое море, чуть вдавленное относительно южного полушария на четыре, а кое-где и на восемь километров. Едва удержав при себе новые части, останки погибшего брата, ещё не до конца их переварив, Четвертый срочно наращивал в северной части кору заново. Сил не хватало, и она получилась тоньше километров на двадцать пять. А непросто жить с поверхностью, ставшей настолько чувствительнее! Ничего удивительного, что именно там случился нарыв – невероятный по размерам вулканический район, равного которому не было и нет во всей системе по сей день.
К тому времени, как он успокоился и завершил свое неловкое поглощение части Шестого, остатки побившего систему роя улетели, явно стремясь за пределы их галактики.
Семья успокоилась не сразу. Ещё бы – из десяти планет осталось восемь, и оставшиеся в живых подсчитывали свои убытки и прибыль.
К примеру, у Четвертого масса и объём заметно увеличились. Теперь никто не осмелился бы утверждать, будто он не достоин звания планеты, а уж больше Первого он стал однозначно. Кроме того, Четвёртый обзавелся двумя спутниками, и пускай они были чуть кривоваты, но Третья уже не могла продолжать обвинять его в никчемности, хвастая своей несомненно прекрасной, но одинокой луной.
Так же, как Четвертому, повезло только бывшему Восьмому, ставшему Шестым: налёт разбойников помог ему обзавестись столь потрясающими кольцами, что все остальные кольца — и у гиганта Пятого, и тем более у Седьмого и Восьмого — не могли даже сравниться с роскошеством, которым оброс Шестой.
Планеты безумно завидовали Шестому, ставшему писаным красавцем их системы, и тихое счастье Четвертого прошло незамеченным. Четвертого никто не упрекнул в каннибализме, хотя подобные обидные слова порой кидали в сторону Третьей, не насмехались больше над размерами, и он смог вернуться к своим прежним планам. Четвертый отрастил себе атмосферу и даже образовал кое-какую воду, в подражание крупной соседке Третьей, но, хотя время и шло, дихотомия полусфер – злое напоминание о произошедшем – продолжала давать себя знать. Из-за меньшей высоты северного полушария там было больше давление, сильнее ветра, и вызванные ими бури разносили по всему Четвертому верхние слои грунта. Но Четвертый продолжал надеяться, что эти условия, возможно, даже помогут зарождению жизни в огромном океане на его северной половине. Главное – не замерзнуть. И уж тогда он и сам прекратит переживать о том, что во имя исполнения давней мечты ему пришлось поглотить кусок своего брата.

@темы: пишу, астрономия, ориджинал, джен, Эти страшные буквы - ФБ

---

Хризантемы

Вот это: "Давно не брал я в руки красок" - высохло наконец-то.

Масло, холст, картон. Оригинальный размер 19Х25. Писано с натуры

13/30

@темы: "флешмоб", живопись, масло, натюрморт, "мои рисунки"

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Гардероб Стефании или Кто-то слишком много кушает

Боюсь, это будет страшно, но мне захотелось в нем разобраться.

просто перечисление, без картинок

Вязаное.
От Кайлы:
Пальто нежно-сиреневое.
Два свитера – сиреневый и белый. Белый иногда носит и Марко.
Кофта розовая.
Летний зеленый топик.
Шапка, шарф и митенки ( или как их назвать… такие вязанные рукава без пальцев вообще-то)
Вязанные носки.

От КП:
Костюм сиреневый из 3-х предметов (юбка, топ и кофта)
Кофта синяя с ажурными краями.
Кофта зеленая запашная с пышными рукавами
Кофта сиреневая с пышными рукавами.
Кофта белая ажурная.
Жилет салатовый.
Топ черный шелковый
Кофта черная, шелковая, ажурная.
Наряд кремовый с блеском - кофта и юбка
Свитер с жаккардовым узором в чайники

От Кай:
Белая пуховая косынка, вязанная "на вилке"

Шитая одежда:

Сарафан сиреневый ( из моего сарафана).
Платье черное, бархатное в белых кружевах, пышное
Платье фирменное минифишное черное. Коротенькое.
Леггинсы синие.
Юбка в клеточку «школьная» коричневая
Аналогичная розовая
Полный школьный костюм - юбка и пиджак, с зелено-красной клеткой
Юбка прямая… темно-коричневая с фиолетовым отливом (очень сложный цвет, мне трудно его описать и передать на фото тоже)
Платье-сорочка белое в мелкие "огурцы" и с растительным орнаментом
Платье черное, длинное, в белые кружева, но не пышное.
Сарафан с вышивкой ручной работы в виде цветов и отделкой из ткани с набивным узором в сиреневые цветы.
Оранжевая юбка из жатки, декорированная белым бисером
Сиреневый костюм - топ и юбка, декорированы стеклярусом.
Кимоно: черный фон красные цветы, бежевый подклад, зеленое оби.
Юката розовое с медвежатами и с красным оби от Камиллы.
Юбка белая из готового шитья.
Платье белое с серо-голубым оттенком, без верха, пышное "бальное".
Платье белое в голубые цветы тоже "под старину" от Камиллы.
Платье вечернее из черного гипюра на чехле из алого атласа.
Платье "рождественское" из бардового велюра и с тканью с рисунком в виде листьев и ягод остролиста, к нему капор.

Чулки, носки, трусы, панталоны, нижние юбки в достаточных количествах (по две-три пары наименования)

@темы: "кукольная жизнь", "Стефания", куклы